Татьяна Рыбакова - Счастливая ты, Таня!

Иван начинает разыскивать отца. Шаг за шагом он будет распутывать сложную, почти детективную историю.

В 1943 году Шарок по сюжету был заслан в Германию, в городок Заксенхаузен, где стал работать в СС в отделе охраны лагерей. Цель — быть поближе к концлагерю для военнопленных, там в офицерском бараке сидел сын Сталина — Яков Джугашвили. По официальной версии, в 43-м году Яков бросился на проволоку с электрическим током.

У Рыбакова была другая версия: Якова убили не без помощи органов и уже потом бросили на проволоку, инсценируя самоубийство. Сталин не любил Якова, ему не нужен был сын — военнопленный. По замыслу Рыбакова, Шарок должен был участвовать в этой акции, а потом его самого уничтожат как нежелательного свидетеля.

В 1996 году Ивану Костину исполняется 60 лет. У него сын — 35-летний Александр. Экономист, работает в команде Гайдара. Жена Александра старше его на 9 лет. У нее сын от первого брака. Разница в возрасте между отчимом и пасынком — десять лет. Не ладят между собой. Пасынок ушел в бизнес: разборки, перестрелки, погони. Однажды ночью Александр вбежит в квартиру стариков Костиных с криком: «Галиного сына убили!» Так прочерчивается эта линия.

Остается, правда, неясным: какую профессию дать самому Ивану? Инженер? Врач? Военный? Может быть, лучше сделать его биологом, как наш Саша? Рыбаков сразу набрасывает вопросы, которые должен для себя прояснить: в какой области работал, как развивалась карьера? Институт, в котором Иван числился старшим научным сотрудником, в середине 90-х должен развалиться. Что же ему в 60 лет сидеть на пенсии? Начать писать учебник? Кто напечатает? Навряд ли возьмут в 60 лет куда-нибудь и консультантом. Все это необходимо обсудить с Сашей. И как всегда у Толи, все надо делать тут же, немедленно. Он предлагает: «Давай-ка полетим в конце декабря не в Нью-Йорк, а к твоим ребятам. Поговорю с Сашей, поживем у них недельку, а после Нового года отправимся к себе».

Толин план, естественно, одобряю. Тут же на радостях звоню Ире. «Ирка, — прошу, — зажарь гуся с кислой капустой и яблоками. Мы прилетим к вам на Новый год!»

Но Настя Некрасова не отпустила: «Толя, воздержись пока от всяких перегрузок».

— Все сорвалось, — перезваниваю Ире.

— Мама, не огорчайтесь, скажи Наумовичу, если это так срочно, пусть напишет Саше письмо, он ему ответит на все вопросы.

Толя берет у меня из рук трубку.

— Нет, Ирочка, это не годится. Я хочу записать Сашу на магнитофон. Если что-то я не сразу пойму, он мне объяснит. Еще какие-то вопросы могут возникнуть по ходу разговора.

Договариваемся так: они сами прилетят к нам, когда мы вернемся в Нью-Йорк.

Сидим вечером, обсуждаем наши дела. В Толином кабинете два письменных стола вытянуты по прямой линии, стоят впритык друг к другу. Один стол рабочий: лампа, резная деревянная кружка с ручками, карандашами, фломастерами, пачка бумаги, телефон, приемник, лежит и книга Егора Гайдара, выпущенная тем же «Вагриусом» и в той же серии, что и «Роман-воспоминание». Между страницами — закладка. Без фамилий Ельцина, Гайдара, Чубайса, Коха не обойтись, описывая 90-е годы. Так или иначе эти лица будут действовать на страницах рукописи.

Второй стол — почти пустой: ножницы, большой конверт для вырезок и газеты, которые покупаю ежедневно. Киоскер уже знает меня в лицо, я выгодный покупатель: сгребаю все утренние выпуски. Толя просматривает их, щелкает ножницами, за обедом говорит: «Сегодня было всего два Коха и один Чубайс…» Я от этой работы отлыниваю — уж больно нудно читать газету за газетой.

Билеты в Нью-Йорк мы взяли на 27 февраля. За день до отъезда к нам приехала Ира Ришина. За последние годы она опубликовала в «Литературной газете» пять больших бесед с Рыбаковым.

— Здравствуйте, добрые люди! — с порога. Этой фразой она приветствовала нас и в Переделкино, мы жили с ней на одной улице. Толя помогает Ришиной снять пальто, проходим в кабинет, где он не без удовольствия кивает на папку с названием «Сын»:

— Боюсь, что и этот роман потянет на трилогию.

— Уж вам-то чего бояться, Анатолий Наумович? — улыбается Ришина. — Не грешите.

— Миленькая моя, мне 87 лет! Кто знает, сколько еще осталось.

Не люблю я такие разговоры. Оставляю их вдвоем, иду на кухню, раскладываю пасьянс. Загадываю: «Будет ли судьба и дальше к нам милостива?»

Пасьянс не сходится.

Однако Америка встретила нас хорошей новостью: нам порекомендовали Александра Шахновича, представив его как одного из лучших кардиологов Нью-Йорка. Пациентом Шахновича был знаменитый телеинтервьюер Ларри Кинг, который всегда появляется на экране в подтяжках. Ларри Кинг к кому попало не обратился бы. Идем по его стопам: 19 мая Шахнович нас примет.