Борис Наумов - А почему бы и нет

К сожалению, Витя Цырульников, тоже не ходивший на подготовительные курсы, экзамены провалил и не получил права на выезд до окончания срока службы.

Всё, кажется, закрутилось в правильном направлении. Я буду поступать в институт. Теперь мне только надо выбрать то учебное заведение, где бы мне хотелось учиться. По инерции я ещё стремился продолжать начатое геологическое образование, я не думал о другой судьбе, кроме судьбы геологической. Это моё, хотя с прибавлением прагматики, взвешенности, научного обоснования. Валера не отговаривал меня от института геологии, но, одновременно, как-то обоснованно пропагандировал технические ВУЗы, говоря, что наступила эпоха развития радио, электроники и прочей высокой техники.

Часто я соглашался с ним, мне всё это нравилось, и я колебался всё больше и больше. Я, как-то размышляя на эту тему, приходил к выводу, «тектонический сдвиг» в моей душе произошёл в то время, когда так резко оборвалась моя мечта при отказе в поездке в Индонезию. Другого убедительного доказательства у меня не нашлось. Но это только предположения и больше ничего.

Командир службы связи батальона капитан Дугин подал командованию батальона мою кандидатуру на предоставление мне десятидневного отпуска для поездки на родину, к родителям. Я знал об этом предложении Дугина и не особенно надеялся на положительное решение командира части, потому, что я знал об участии полковника Шапошникова в обсуждении кандидатур на отпуск, а мнение его обо мне у него однозначно отрицательное.

Когда я зашёл на палубу, потом спустился внутрь «Новгорода», я удивился тому, что там пассажиров почти не было. Нас двенадцать человек на весь гарнизон, да ещё рота новобранцев ехала в учебный полк. Были там ещё человек двадцать гражданских лиц, уезжающих в тёплые края.

Для информации пару слов о грузопассажирском пароходе. Там было четыре больших трюма для сухого груза и пять твиндеков, то есть, по-другому сказать, пять больших кают, каждая из которых рассчитана на сотню человек. Я зашёл туда и подумал: «вот так вывозили на каторгу заключённых в тридцатых-сороковых годах».

Мы, все отпускники, друзья по счастью, сразу перезнакомились и поселились в одном твиндеке.

Путь из Провидения до Владивостока был рассчитан, примерно, на десять суток. Всё зависело от погоды и состояния моря.

Мы, как сорвавшиеся с цепи щенки, почувствовав свободу, бегали по всему пароходу. Там ничего такого особенного и не было, чтобы вызывало у нас интерес, но делать было нечего, а время надо было чем-то заполнить.

Работники, обслуживающие пассажирские места, говорили, что вот через двое суток мы будем в Петропавловске Камчатском, и там к нам подселится множество пассажиров, человек шестьсот. В основном, это будут пассажирки, завербованные ранее женщины, отработавшие здесь свой срок, и возвращающиеся домой.

— Вот нам будет весело, — комментировали такие сообщения наши отпускники.

— Будет, где нам разгуляться!

— Повеселимся!

Так, в шутку и всерьёз, говорили мы, отпускники, по два года не общавшиеся с женским полом.

В Петропавловск мы прибыли поздно ночью, пришвартовались и стояли там часов двенадцать. Нас на берег не выпускали, поэтому мы встречали гостей, рассказывали им, как старожилы, где лучше выбрать место, чтобы меньше укачивало на буйных тихоокеанских волнах. Правда, надо признать, что, почти все женщины работали по полгода на рыболовецких судах и морской качки не боялись.

В наш твиндек мы постарались направить девочек, помоложе и поинтереснее, чтобы было с кем общаться.

Утром пароход отчалил от причала и пустился в далёкое плавание.

Первое время петропавловские пассажиры долго отсыпались, видно, пришлось им помотаться, прежде чем попасть на этот пароход.

Когда все проснулись и встали, в твиндеке начался такой дикий гомон, словно это были чайки на скалистом берегу.

Мы познакомились с пассажирками нашего и соседнего, так называемого купе, где были мы — трое ребят и четыре молодые женщины. Они доставали свои пищевые и питьевые запасы и всё выкладывали на стол. Мы, как бедные родственники, могли угостить только галетами, сгущёнкой и тушёнкой. Девочки везли домой большие банки с селёдкой, которую они сами обрабатывали, солили, мариновали, закрывали, упаковывали. Что касается выпивки — ничего кроме спирта у них не было. Бывалые женщины!

Попробовав селёдку, которую из одной банки девочки выложили на стол, я, привыкший к красной рыбе, «проглотил язык». Она была малосольная, свежая и, в прямом смысле слова, таяла во рту.