Лев Зильбер - Воспоминания

Мои санитары, набранные из местного населения, категорически отказались принимать дальнейшее участие в сожжении трупов.

— Доктор Худяков грозил нам, ты сам видел, зачем заставляешь худое дело делать? — говорили они, и все мои объяснения, что рука поднялась потому, что мышцы сократились от тепла, никак не принимались. К вечеру они напились — заставить их продолжать работу оказалось невозможно.

Решения Совнаркома выполнялись весьма оперативно. Было прислано много врачей и другого персонала. Химические команды столь тщательно выполнили свое задание, что загубили всю зелень около дезинфицируемых домов. Занятый по горло всей этой работой, я почти не думал о «диверсионной» природе эпидемии. Но когда вспоминал, не находил покоя. Факт, казалось, был несомненным. Трупы вскрывались, и органы из них исчезли, Но никаких диверсантов поймать не удалось.

Были проверены списки всех заболевших, чтобы выяснить, нет ли среди них посторонних, не живущих в Гадруте людей. Однако все заболевшие были жителями Гадрута. То же оказалось и в других селениях, где были заболевания.

Что за таинственная история!

Разгадка пришла совершенно неожиданно.

Я довольно регулярно посещал другие селения, в которых были больные, чтобы следить за проведением противоэпидемических мероприятий. Нужно признаться, что эти поездки были для меня весьма привлекательны. В Горном Карабахе любят лошадей, и местное начальство дало нам для чумного отряда превосходных верховых скакунов. Мне достался чудесный конь с великолепной крупной рысью и галопом. Если дорога шла чуть в гору, он тут же переходил в галоп, по горным дорогам несся по самому краю оврагов и ущелий — нужно было крепко сидеть в седле, чтобы не вылететь на поворотах. Я много ездил верхом, и это было истинное удовольствие промчаться десяток-другой километров на такой лошади.

Профессор Сукнев, уральский казак, с детства привыкший к верховой езде, иногда составлял мне компанию. Однажды мы даже устроили гонки.

В одну из таких поездок в селение Булатан я остановился на квартире местного учителя. Старый человек, он всю жизнь прожил в этих местах. Учитель сносно говорил по-русски. За вечерним чаем он рассказал мне о местных обычаях, поверьях, легендах. Это было очень интересно. Потом, конечно, речь зашла и о чуме.

Я рассказал ему о некоторых особенностях эпидемиологии чумы, упомянул, между прочим, что при легочной чуме часто вымирают семьи целиком.

— А вы знаете, какое поверье существует в здешних краях о таких семьях? — спросил меня учитель.

Я, конечно, не знал.

— Если умирают члены одной семьи один за другим, — это значит, что первый умерший жив и тянет всех к себе в могилу. Как узнать, верно ли, что он жив? При вести на могилу коня и дать ему овса. Если есть станет, то в могиле живой. Убить его надо. Мертвый в могилу тянуть не будет. Голову отрезать, сердце взять, печенку. Нарезать кусочками и дать съесть всем членам семьи.

Рассказ учителя, как прожектором, осветил всю картину вспышки. Все стало понятно!

Рано утром я поскакал в Гадрут, тотчас же по приезде вызвал уполномоченного НКВД и рассказал ему все, что узнал от учителя.

— Ищите какого-нибудь местного знахаря, вскрытие трупов, по-видимому, его дело, — закончил я свой рассказ.

Через два-три часа уполномоченный вновь пришел ко мне.

— Местная знахарка лежит в чумном бараке, — сказал он. — Мне совершенно необходимо допросить ее. Я прошу вас допустить меня в чумной барак.

— А вы не боитесь? — спросил я.

— Надеюсь, вы проинструктируете меня, как вести себя, чтобы не заразиться. Ведь врачи и медперсонал обслуживают чумных больных и не заражаются.

— Конечно, я вас одену соответствующим образом и расскажу, как вести себя. Но у вас нет никакого опыта. Мало ли, какие могут быть случайности. Может быть, вы дадите список вопросов, и мы все выясним сами?

— Нет-нет, я сам должен допросить ее.

— Хорошо, тогда я пойду вместе с вами. Мы оделись и пошли в чумной барак. К сожалению, было поздно. Знахарка умирала, и ни на один вопрос нельзя было добиться ответа.

* * *

Дело подходило к концу. Уже шесть дней не было новых случаев. Инкубационный период (время между заражением и началом заболевания) при чуме — 5 дней. Значит, все, кто заразился, уже заболели, и новых заражений нет. Можно было успокаиваться и начать свертывать работу. В ответ на мою телеграмму наркому здравоохранения я неожиданно получил приказ сжечь гадрутскую больницу, в которой лежали первые больные. Сжигать больницу было совершенно не нужно. Каменное, добротно построенное здание было трижды продезинфицировано, в том числе хлорпикрином, и не представляло решительно никакой опасности, Я сообщил об этом наркому, но получил в ответ категорический приказ немедленно сжечь больницу и донести об исполнении. Я телеграфировал вторично, ссылаясь на международные соглашения, ратифицированные и нашей страной, согласно которым сжиганию подлежат только те зараженные чумой строения, которые трудно продезинфицировать, вроде китайских фанз, шалашей и т. п.