Юлиус Вольфенгаут - Черные воды Васюгана [ЛП]

Минула четверть века; день за днем я давал уроки, составлял учебные планы, дежурил в школьном гардеробе, чтобы милые детишки не воровали друг у друга; сидел на «открытых» партийных собраниях, на которых присутствие беспартийных, как нам тактично разъяснили, было «желательно», на профсоюзных собраниях, на педагогических советах — везде месили одно и то же тесто. Я бойко маршировал в демонстрационных колоннах во время великих майских и ноябрьских праздничных дней, для разнообразия был добровольный труд в школе или в колхозе. Я стоял в очереди у прилавков магазинов: это были серые советские будни. Конечно же, в школе знали о моем прошлом вынужденного переселенца — время от времени я сталкивался с пренебрежением, то и дело испытывая унижение. Но это уже были пустяки для «такого, как я».

Большевики. Они отняли у меня все: родителей, молодость, любовь, имущество, родину; они отняли бы у меня и язык — если бы смогли.

Эра Горбачева привела к благоприятным изменениям политического климата, а также к умеренной демократизации страны. В 1993 году Августа и я были реабилитированы; в качестве компенсации за конфискованное в свое время имущество я даже получил 77 800 рублей (в пересчете целых 56 немецких марок!). Уже в 1991 году мы подали заявление в консультативный отдел посольства в Москве о виде на жительство в ФРГ. Последовали месяцы и годы мучительного ожидания и надежд. Как горячи были мои молитвы, которые я посылал Богу в бессонные ночи! Как я ждал этого дня избавления! Как мечтал пересечь советскую границу, когда… ну когда же!.. Как моя фантазия рисовала наше будущее в Германии, когда. ну когда же!.. Когда же я вдохну сладкий воздух свободы, когда. ну когда же!..

Давным-давно, когда я был мальчиком, мне подарили книгу под названием «Вселенная», она содержала всевозможные научные факты, занимательные подробности и множество иллюстраций — развлекательная мешанина. Ее содержание давно стерлось из моей памяти — но сейчас вдруг, словно вспышка из глубин моего подсознания, всплыла одна иллюстрация из этой книги: картина Морица Швинда «Мечта узника»: голая камера, через высоко расположенное окно в мрачную комнату падает косой пучок солнечных лучей. Пленник поднимает полные тоски глаза к окну, где за толстыми стенами — солнце и свобода. Вряд ли я тогда обращал внимание на эту картину — природа не одарила меня интересом к изобразительному искусству, — но теперь я увидел ее четко, резко, в деталях. Заключенный! Я идентифицировал себя с ним: он (я) был там, на той затонувшей в глубинах моей памяти картине, которая со всей отчетливостью всплывала теперь передо мной.

Настал день, принесший мне спасение после долгих-долгих пятидесяти трех лет, в течение которых мне пришлось страдать в Сибири. Мы получили вид на жительство! 10 августа 1994 года останется незабываемым днем! Наш самолет сел в берлинском аэропорту Шенфельд. Ступив на немецкую землю, я припал к ней, слезы навернулись мне на глаза, и я бормотал: «Здесь я человек! Здесь я могу им быть!»

Я был 27-летним, жизнерадостным, полным великих планов на будущее, когда большевистское несчастье обрушилось на нас. Бессильным 81-летним стариком я вернулся в Европу.

Свой родной город Черновиц я так никогда и не увидел.

Тягчайшее преступление большевистского режима состоит в том, что он лишает человека его достоинства и душит в нем божественную искру.

Сталинский неологизм «винтики» [83](газетные корреспонденты и литераторы немедленно подобострастно его подхватили) для обозначения всех тех, кто в тылу — на заводах, на колхозных полях — неутомимо, без отдыха боролся за победу в Великой Отечественной войне, таит в себе страшную правду, которую вольно или невольно раскрывал при каждом тосте по случаю праздника Победы приветливо настроенный генералиссимус: то, что эти большевистски обработанные люди-роботы были абсолютно неодушевленные — как винты: серые, одинаковые, безвольные и механически послушные.

В 1940–1941 годах и после 1945-го поступил новый человеческий материал. Потоки шли из Польши, Бессарабии, Буковины и Балтики. Физические свойства этого материала оказались довольно хрупкими: перерабатывать, вымешивать и вылепливать по образцу «винтиков» — задача, с которой опытное НКВД прекрасно справлялось. Правда, нельзя было избежать некоторых издержек при такой обработке, и Карлаг, и Сиблаг, и другие лагеря заполнялись заново. Мелочность не приветствовалась: лучше схватить слишком много тварей, чем слишком мало. Действовал главный принцип НКВД: «Был бы человек, а статья найдется».