Дитлоф ван Вармело - В коммандо

В последнее время у нас были фрукты, что заменяло нам сахар; но теперь сезон закончился, и мы вернулись к диете из мяса с овсянкой или овсянки с мясом.

В дистрикте Муд наши лошади пали в таких количествах, особенно «несоленые» (непривитые – пер.) кобылы, что многие из наших мужчин должны были идти пешком. 10 марта мой преданный коричневый пони Стинбок тоже пал от этой болезни. В течение более чем года он неразлучно был со мной, и мне непереносимо было видеть его страдания. Несколько недель спустя мы получили другую партию лошадей; я не буду говорить, как, поскольку эта информация может попасть к врагу. Люди, которые все еще оставались на своих фермах, часто, говорили нам, что немногие оставшиеся на фермах домашние птицы инстинктивно признали хаки за врагов, и прятались в кусты или убегали всякий раз, когда замечали их. Таким образом, здесь сама природа заботилась о выживании. Коровы, уведенные врагом, также возвращались назад к своим телятам, которых хаки по глупости оставляли, и таким образом у маленьких детей снова было молоко. Даже пчел не оставляли в покое; но пчела – враг всего, что плохо пахнет, поэтому грязные, потные хаки получали много жал и мед обычно оставался в ульях.

Враг, вероятно, думал, что наше бедность делает нас беспомощными. Но бура нелегко сделать беспомощным. Мы починили свои ботинки и они продолжали служить. Подковы и гвозди мы делали из колесных ободов и телеграфных проводов. Вместо спичек мы использовали два камня. Когда враг сжег и разрушил все наши мельницы, мы пользовались кофемолками, а когда не было их, поступали как кафры, размалывая зерно между двумя камнями, а кукуруза была очень хороша и в жареном виде.

В прежние времена треккеры делали брюки из недубленой кожи. Мы могли делать то же самое, если не удавалось захватить что-то подходящее у англичан. Но своих жен и детей, а также попавших в руки хаки товарищей, мы выручить не могли, и это было хуже всего.

Одно из самых больших наших преимуществ перед врагом –то, что мы находимся среди друзей, и можем перемещаться в маленьких группах, действуя, исходя из обстановки, тогда как они не рискуют разделиться на маленькие отряды или даже большим отрядом отойти далеко от основных сил.

Службы в нашем лагере проводились преподобным господином Науде – человеком, который поддерживал в бурах мужество и моральный дух, сам будучи кротким христианином. Он также создал клуб, где все могли обсуждать любые темы, что было очень кстати. Мы часто думали, что враг будет очень удивлен, если узнает о дебатах, которые мы там вели, например: «Можно ли будет дать право голоса тем, кто добровольно сдался, после окончания войны?» или «Должны ли местные кафры иметь большие права?» «Действительно ли произойдет вмешательство в войну?» и тд. Жители окрестностей Тафелькопа были по большей части капитулянтами, поэтому мы конфисковали их собственность, зерно и рогатый скот, забрав все это для нужд нашего лагеря, но мы всегда оставляли все необходимое в количестве, которое было достаточно для пропитания женщин и детей. Будущее фермы, на которой мы стояли лагерем в течение некоторого времени, было темным, потому что даже окрестные поля были уничтожены демоном войны. Если владелец фермы не был капитулянтом, наши офицеры обычно предотвращали ее разорение. Иногда было неизбежным уничтожение заборов, потому что мы нуждались в топливе. Бурские женщины иногда вынуждены были принять защиту врага, после того, как их фермы и собственность были разрушены как друзьями, так и врагами.

Результаты переговоров от 7 февраля между Китченером и Луисом Ботой были вслух прочтены нам в Тафелькопе. Бюргеры были единодушны в осуждении условий Китченера, и были полностью удовлетворены коротким, энергичным ответом Боты. Мы что, действительно боролись так долго и так отчаянно только для того, чтобы стать английской колонией, и чтобы нам не позволялось иметь оружие без лицензии? А кафрам дадут право голоса? Мужчины, которые были привязаны к своим семьям и фермам, но предпочли потерять все, чтобы не сдаваться, были единодушны в том, чтобы объявить условия Китченера, и все были готовы бороться до самого конца. Мы часто говорили об ужасном страдании наших женщин и детей в лагерях беженцев, и иногда сомневались, не было ли бы для них лучше, чтобы мы сдались. Мы не знали, стоил ли патриотизм такого большого количества невинной крови. Наше стремление оставаться твердыми и храбро сражаться стоило нам больше, чем мы могли сказать.