Дитлоф ван Вармело - В коммандо

Хотя большинство женщин промокли, все они были веселы, и казались, гордились тем, что тоже принимают участие в войне. И, если молодой человек спрашивал девушку, не надо ли ему поехать рядом и помочь ей, то в ответ он обычно слышал, что спасибо, не стоит, она справится сама, мужчины должны воевать. Было много стариков и мальчиков, которые опасностям артобстрела предпочли общество женщин. Некоторые из женщин не были добры к нам и упрекали нас за то, что мы были причиной всего происходящего, поскольку наше появление в Хугевельде привело туда врага.

Фургоны были тяжело нагружены мебелью и зерном, в некоторых были даже печи, и они погружались глубоко в грязь, поскольку после того, как по ним прошли стада скота и многочисленные фургоны, дороги представляли собой массу грязи. Длинные ряды повозок непрерывно приближались со всех сторон, все они двигались в одном направлении, и, когда мы приблизились к Ватерфал-Ривер, нашим глазам предстало печальное, но вместе с тем и грандиозное зрелище. Вода в реке была высокой. Сотни фургонов столпились по обеим берегам реки. Женщины и дети прилагали все усилия, чтобы разжечь огонь из сырых дров и приготовить еду. Время было как раз перед закатом, но солнца, которое могло бы приветствовать их и указать им путь, не было видно.

Между увалами скот сбивался в черные плотные массы, производя почти оглушительный шум своим блеянием и мычанием. Переправляясь через полноводную реку, мы увидели на середине реки телегу, которая застряла. Женщина стояла в воде, толкая телегу сзади, а девочка в это время тянула за узду. Несколько наших мужчин спрыгнули с лошадей и скоро вытащили телегу на другой берег. Но мы не могли остаться, чтобы помочь бедным женщинам и детям. Мы поехали дальше, всюду спрашивая о правительственных фургонах. Они находились выше по течению и на другом берегу реки, так что нам предстояла еще одна переправа, на сей раз в темноте, с риском для жизни.

Две маленьких девочки утонули тем вечером, и одну переехало колесо фургона. Было бы лучше для женщин остаться дома и положиться на милосердие врага. Они не должны были пускаться в это ужасное путешествие. Женщина не может бегать с места на место, как мужчина, и жизнь в лагере для беженцев была бы легче, а горе можно было бы пережить и дома. И все это было только началом их страдания. Если бы они остались дома, то они, возможно, сберегли бы свои дома, но теперь враг был уверен, что фермы пусты, и можно разрушать их и жечь.

Днем, пока все это было в новинку, женщины и девочки были достаточно жизнерадостны, но кто может описать их страдания в течение этой вынужденной поездки дождливыми ночами? Я не знаю, как все те фургоны и рогатый скот прошли той ночью через вздувшуюся реку. В двадцати шагах от того места, где я лежал, запрягали фургон, и я услышал голоса мужчин и женщин. Говорил старик. Он угрожал высадить всех женщин в первом же подходящем месте, поскольку никогда за всю жизнь не имел столько неприятностей. Маленький мальчик и кафр с ним соглашались. Мальчик был верхом и вел, или скорее, тянул, другую лошадь, которая отказывалась двигаться. Он должен был собрать рогатый скот, что казалось мне почти невозможной задачей в темноте, среди множества бурских лошадей. Когда он нашел Киндермейд, Витлис пропала, и когда Витлис нашлась, пропал Ваальпенс. Киндермейд, серый вол, доставлял больше всего неприятностей. Несколько раз он проходил мимо меня, преследуемый мальчиком, который тянул за собой непослушную лошадь. Тогда мальчик воскликнул в отчаянии: «Смотри, как вертится эта лошадь!» Когда его отец сердито спросил: «Ты, наконец, нашел Киндермейд?», он ответил: «Да, но теперь пропал Ваальпенс, эта кобыла крутится так, что я не могу собрать волов!» Когда он нашел их всех, и грохот их фургона замер вдали, я все еще слышал, что он жаловался на несносную кобылу, своим грустным, пронзительным, детским голосом. Это был маленький эпизод в моей жизни, который мне нелегко будет забыть. Это было последним, что я видел в этом эпизоде с женщинами-беженками, потому что мы должны были остаться, чтобы продолжать борьбу, хотя нам приходилось отступать. Позже я услышал много грустных рассказов об этом, которые не могу повторить в этой небольшой книге.

Бедные женщины и дети были действительно достойны сожаления, но мы не испытывали никакой симпатии к мужчинам, которые зимой со своим скотом сбежали в бушвельд, а теперь искали у нас защиты, хотя сами никогда не воевали. Ин действительно нужно было уходить и уводить скот, иначе англичане его просто уничтожили бы, но многие мужчины использовали эту надобность в своих интересах, и иногда три или четыре сильных, крепких мужчины вели один фургон, где вполне достаточно было бы одного человека.