Миша Лев - Горит свеча в моей памяти

Талескотн с пришитыми по всем четырем углам цицес я не носил. Длинных локонов на висках [13] Имеются в виду пейсы. Так называются волосы на висках, которые ортодоксальные евреи не стригут. у меня тоже не было. А иначе хорош бы я был в глазах своих товарищей, сыновей водовозов, гонтарей, сапожников и бондарей. Им-то было чем хвастаться, а мне?

Не всегда удавалось без взятки присоединиться к такой компании, чтобы поиграть с ними в прятки или в пуговицы. Взяткой мог быть соленый огурец, который хрустел на зубах, несколько гречневых оладий или хотя бы вынесенная из дома наша пестрая кошка, причем от меня требовали, чтобы я позволил дернуть ее за хвост несколько раз.

Допустить такого я не мог и подрался из-за этого с мальчишкой моего возраста. За дракой следил сидевший на глиняной завалинке сосед. Когда мое лицо уже было расцарапано, а у противника из носа капала кровь, сосед разнял нас и объявил:

— Из вас обоих еще может выйти толк. Евреи должны уметь драться.

С моим «противником» Аншлом Штуклером наши дороги пересекались не только в местечке. Последние двадцать лет он живет в Америке и все время обещает, что вот-вот приедет в гости. К старости он стал ходить в синагогу, там иногда одалживает «Форвертс» [14] «Вперед» — газета на идише, выходит в Нью-Йорке. Миша Лев активно сотрудничал с ней в последние годы жизни. и потом сообщает мне свое мнение о моих публикациях.

Ходить в хедер [15] Начальная религиозная школа для мальчиков. Преподаватель в хедере назывался меламед или ребе. было запрещено. Представитель Евсекции [16] Еврейская секция ВКП(б). Была создана в 1918 г., распущена в 1930 г. Проводила линию Коммунистической партии среди масс евреев, говоривших на идише. Члены Евсекции отличались крайней нетерпимостью к иудаизму и ивриту. и активисты следили, чтобы с хедерами было покончено. Это им не всегда удавалось. Меламеда для младших, трех-четырехлетних детей, едва освоивших алеф-бейс [17] Еврейская азбука. и только начавших читать на древнееврейском, я не помню. Мои воспоминания о хедере начинаются с Пятикнижия.

— Твой ребе, — говаривал мне папа, — знаток Торы.

Наш меламед умел учить. О приключениях Иосифа, сына праотца нашего Иакова, я еще и сегодня могу рассказать так, как выучил из Брейшис [18] «В начале» — так, по первому слову, называется в еврейской традиции книга Бытия, первая книга Пятикнижия. .

О хедерах и меламедах мне уже давно не доводилось читать. Зато когда-то, скажем, перед войной, это была постоянная тема. При упоминании хедера непременно вспоминали про канчик [19] Специальная плетка, которой меламед наказывал детей. («Я не мог ходить в хедер, потому что ребе постоянно меня порол»). А меламед в этих воспоминаниях представал в лучшем случае болезненной, хмурой и плохо одетой личностью. Мой ребе был одет в субботнее платье [20] Нарядно, по-праздничному. , хорошо сложен, высок, красив, и уж какой там канчик, зачем канчик? Его щипок в щеку был лучшей оценкой. У него была педагогическая жилка.

Каким чудом в те времена могла существовать религиозная школа для детей — необъяснимо. Возможно, к этому приложил руку сын ребе. Он был активным комсомольцем, склонным к красивому слову или жесту, но иногда неожиданно появлялся в хедере и прерывал наши занятия — ведь его отцу все время нужно было прятаться от кого-то, в особенности от фининспектора, искавшего, кого бы оштрафовать. Короче говоря, хоть и со скрипом, но занятия шли.

Это было в конце января 1924 года. Подавленные, плачущие люди на траурных митингах и собраниях, посвященных смерти Ленина, трогательно пели пролетарский гимн «Интернационал»:

И беспрестанно кричали: «Любой ценой выполним заветы Ленина!»

Умом, с точки зрения сегодняшнего дня, этого не понять, но так было на самом деле, и не только зрячие глаза наших отцов были слепы.

Меня укутали во все теплое и выпроводили в хедер. Закоулками, по засыпанной скрипучим снегом тропинке надо было идти не больше пяти-шести минут, но мороз так свирепствовал, что сводило пальцы.

В нашей группе было девять человек. Но, видимо из-за мороза, пришли всего четверо. Усадили нас не в светлой зале за длинным столом, а в соседней комнате, где стояли плетеная этажерка и застекленный шкаф с толстыми книгами по еврейской истории, сказками ребе Нахмана из Брацлава, книгами Менделе Мойхер-Сфорима, Шолом-Алейхема, И.-Л. Переца.