Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том I

– Как воина Арджуну, меня ужасает насилие. Ужасает оно меня тем сильнее, что я знаю, что моя родина давно избрала жертвенный путь – путь любви, ведущий не в гневный и мстящий бой, а на Голгофу. <���…> она же сама вынимает из моих рук оружие и кротко напоминает мне свои заветы; заветы, говорящие о том, что зло может быть уничтожено только любовью; насилие – побеждено покорностью; жертва – спасена жертвой [255] Л. Гомолицкий, «Голос младшего поколения. Разговор с Сян-Кюном», За Свободу! , 1931, 1 августа, стр. 3. .

Подобные признания были совершенно неуместными на страницах газеты За Свободу! , являвшейся идеологическим бастионом политического «активизма», «непримиримости». Эта идеология в корне противоречила жизненной позиции Гомолицкого, его этическим убеждениям, столь красноречиво за год до того сформулированным в «Голосе из газетного подвала». Его выступление на вечере 4 июля оказывалось в прямой конфронтации с хором присутствующих. Неудивительно, что статья повлекла за собой дружный отпор в разделе «В своем углу», тем более страстный, что она была истолкована не просто как индивидуальные признания поэта, а как голос «третьего поколения». «Насилие, совершаемое ради уничтожения насильника, как источника насилия, – позволено, законно и свято», – поучал Гомолицкого офицер-фронтовик и поэт В. В. Бранд [256] В. Бранд, «Насилие (Ответ Л. Гомолицкому)», За Свободу! , 1931, 10 августа, стр. 6. . Еще резче отвечал Гомолицкому там же Петр Прозоров (П. Г. Калинин) [257] Петр Прозоров, «За меч обнаженный (Ответ Л. Гомолицкому)», За Свободу! , 1931, 10 августа, стр. 6. , инициатор проведения «Дня Непримиримости» в Варшаве [258] Д. В. Философов, «Воздетые руки. Простые слова о вещах крайне важных», За Свободу! , 1930, 7 ноября, стр. 2. .

Несовместимость этико-философских взглядов молодого поэта с политической платформой газеты не помешала привлечению его к тесному сотрудничеству в литературных вопросах. Ему поручена была статья о Блоке. Провозгласив особенную близость Блока сегодняшнему дню, Гомолицкий косвенно откликнулся и на контроверсы, возникшие на вечере 4 июля, и постарался смягчить – или разъяснить – собственные, вызвавшие нападки, высказывания:

<���…> двойные законы ослабляющей любви и помрачающей ненависти сделали то, что мы запутались в самих себе, а в момент, когда налетела буря, мы бессильно закружились в ее кровавом вихре.

Как у Блока, во всех нас рядом с верою в вегетарьянское царство непротивления, рядом с этим ягненком евангельского рая, в одной клетке умещалось – и умещается до сих пор – сознание необходимости и оправдываемости насилия, этот волк, плотоядно проповедующий справедливость. <���…>

Здесь есть гибельное, роковое противоречие, которое до тех пор будет истощать наши силы и связывать наши руки, пока мы, наконец, сознательно не изберем или то, или другое: либо кровь возмездия, либо «яд нежности» [259] Л. Гомолицкий, «Вещая тень. К двадцатилетию смерти А. А. Блока (7 августа 1921 г.)», За Свободу! , 1931, 9 августа, стр. 3. 22 августа в Литературном Содружестве прошло посвященное Блоку собрание. См.: «В Литературном Содружестве», За Свободу! , 1931, 22 августа, стр. 4. .

В «Совидце» Гомолицкий описывал появление в Варшаве летом 1931 года, тяжелую физическую работу, за которую там взялся в поисках средств к существованию, и странность самого факта вхождения в круг газеты «За Свободу» и Литературного Содружества:

В то время как столкновение толстовских убеждений Гомолицкого с «активизмом» группы Философова получило в этом отрывке совершенно точное отражение, «немота протоколиста» сильно преувеличена: молодой поэт участвовал в собраниях Литературного Содружества и осенью 1931 года выступал на страницах За Свободу! чаще, чем кто-нибудь другой. Его, новичка-провинциала, приняли в Содружестве и в газете наравне с «ветеранами». Так, он был привлечен к мероприятиям, отмечавшим десятилетие со дня гибели Гумилева. Выступая 20 сентября с докладом в Литературном Содружестве, Нальянч задался вопросом о том, почему растет посмертная популярность Гумилева среди молодежи, и предположил, что это объясняется «извечной тоской человека по сильной личности, по мощному характеру». Если в его толковании гумилевской поэзии преломлялись идеалы «активизма», то Гомолицкий выдвинул другую ее интерпретацию. Отвергнув ходячее противопоставление «поэта-пророка» Блока «мастеру» Гумилеву, он настаивал на том, что «во всем строе души Гумилева есть что-то ангельское, неземное», что это «душа-христианка» – и именно в этом «главное очарование» поэзии Гумилева; в его случае лермонтовский демон, «изгнанный дух», «возвращается в семью ангелов, мир становится Богом, а Бог миром» [260] Ср.: Л. Гомолицкий, «Крылатый брат. Н. С. Гумилев (Доклад, прочитанный в Литературном Содружестве 20 сент. 1931)», За Свободу! , 1931, 27 сентября, стр. 3–4; За Свободу! , 1931, 1 октября, стр. 4–5; С. Нальянч, «Гумилев». <���Отрывок из доклада, прочитанного на заседании Литературного Содружества 22 сентября 1931 г.>, За Свободу! , 1931, 1 октября, стр. 4–5; С.Б., «В Литературном Содружестве», За Свободу! , 1931, 22 сентября, стр. 4. .