С детства у меня остались в памяти разные примеры, связанные с понятием общественной скверны. В 1943 г. мы жили в Иркутской области в г. Слюдянка, куда отправили в далёкую эвакуацию учебный водолазный отряд, в котором отец работал преподавателем. Однажды в воскресный день, когда в школе не было занятий, мать попросила меня пойти на вокзал и продать пачки папирос, которые отцу полагались по пайку, но он отказывал себе в куреве, хотя, как я помню, раньше он курил изрядно. На вокзале я пристроился у стенки, разложил свой товар, жду. Подошёл воинский эшелон. Солдаты выпрыгнули из вагонов. Ближайшие подошли ко мне, быстренько распихали с хохотом папиросы по карманам и разошлись. Денег, конечно, мне не дали. Потрясённый до глубины души я залился слезами, взахлёб. Я знал, как мама рассчитывала на эти деньги, имея на руках двух сыновей десяти лет и одного года от роду.
Стою я, потерянный, не могу остановить рыданий. Тут подходит другой состав, тоже с солдатами. Солдаты выскочили на перрон, спрашивают меня в чём дело, а я захлёбываюсь слезами. Дежурный по станции объяснил что произошло. В первом составе ехали на фронт штрафники и уголовники, что для них совесть? А в этом, во втором – нормальные солдаты. Так вот, они скинулись деньгами, сняли мою шапчонку и накидали туда денег много больше, чем я мог бы получить за папиросы. С тех пор я всей душой ненавижу любую криминальную публику. И уверен, что изводить её нужно не пустыми призывами к законопослушанию, а калёным железом. Жалеть можно только тех, кто оступился случайно и это доказано.
Что же касается, опять-таки, репрессий, то можно немного добавить. Дело здесь в том, в чьих интересах они применяются и как. В упомянутом предвоенном периоде мы, даже совсем ещё пацаны, видели, что повседневная социальная жизнь в стране улучшалась, взрослые люди знали и того больше: страна развивалась дотоле невиданными темпами, строились тысячи (!) предприятий, новые отрасли промышленности, насыщалась техникой сельское хозяйство, заметно росли и укреплялись армия, авиация и флот, улучшалась инфраструктура страны, создавалось прекрасное образование и здравоохранение, укреплялся общественный порядок, доходы советских граждан в период с 1928 по 1938 год ежегодно увеличивались на 10 %. Те, кто мешал этому, логично считались врагами народа, ибо всё это делалось не в угоду монополий, а для блага общества. Репрессии шли, но под бурное одобрение народных масс. Они были объективно нужны. А улучшение материальной жизни общества способствовало развитию в обществе патриотизма. Иначе не было бы массового героизма народа в годы войны.
В общем, можно, наверно, считать, что мое детство закончилось с началом Великой Отечественной войны. Оно проходило в жёсткое время, но было по своему счастливым. Такая вот несуразность: время было жёстким, но мы были гораздо свободнее, а значит и счастливее нынешних детей, детей нашего настоящего, какого – то смутного времени.
Переход ребёнка в фазу юности не имеет чётких юридических границ. Можно в силу обстоятельств повзрослеть рано, а с другой стороны, можно ребёнком оставаться всю жизнь, если, тем более, сам не желаешь становиться взрослым. Очень и очень многие студенты в вузах сейчас предпочитают оставаться детьми, поскольку родители их таковыми считают. Это особенно стало заметно в последние годы, видимо как результат ущербной системы образования и воспитания в России.
Для меня переход к взрослости состоялся в октябре 1941 г., когда мы с мамой (беременной братом) с двумя чемоданами эвакуировались из Крыма. Чтобы понять ситуацию следует, наверное, кое-что прояснить. Я уже упоминал, что в 1939 г. отец мой поступил в военно-морское училище им. Фрунзе, и мы переехали в Ленинград. Проучился он там два года, а затем, весной 1941 г., ему предложили воинское звание младший лейтенант и направили преподавателем в водолазный учебный отряд в Балаклаве. И это назначение оказалось удивительным и счастливым поворотом судьбы отца, ну и моей, конечно, тоже. Мы отъехали в Крым 10 мая, а 22 июня началась война. В отчаянной оперативной ситуации курс, на котором учился отец, был использован для затыкания одной из фронтовых дыр где-то под Нарвой, и практически все курсанты погибли.
В Балаклаве в нужный момент поступил приказ: семьи военнослужащих из Крыма эвакуировать. Так мы и оказались с матушкой в кузове грузовика, который отвёз нас в Ялту для посадки в общем потоке на борт огромного теплохода. Название его я не запомнил: всё-таки был ещё слишком мал. Теплоход был забит "под завязку", но груз был исключительно мирный: во внутренних каютах разместили раненых, а семьи – женщины, дети, пожилые люди – расположились на палубе и в надстройках. Мы оказались на самой верхней палубе.
Читать дальше