Юрий Ильин: Путешествие назад во времени

Здесь уместно будет начать наше исповедальное слово, опираясь на опыт нашей семьи. Итак, ваш покорный слуга появился на свет божий солнечным ранним утром около 8 часов в славном русском городе Севастополе 28 марта 1933 года. Естественно, что момент и обстоятельства этого события я не могу вспомнить, как бы мне ни хотелось, но, как мне потом матушка спустя много лет сказала, родился я "в рубашке". Что это такое, я и сам толком долго не знал, да и мать тоже, видимо, этому не очень придавала значение. Лишь с появлением интернета я вычитал, что родиться в рубашке, значит появиться на свет в цельной околоплодной оболочке, которая обволакивает новорожденного как рубашка. В таких условиях малыш легко может задохнуться. Счастье для меня, как новорождённого, состояло уже в том, что я при родах так вот не умер. Потому, наверно, и возникло в народе поверье, что полученная таким путём жизнь означает не что иное, как счастливую жизнь в дальнейшем. В силу достижений медицины сегодня родиться в рубашке практически невозможно. И соответственно понятие это уходит из общественного оборота и остаётся в далёком прошлом. В общем своё первое препятствие я бессознательно, но успешно преодолел.

Однако… всё это, видимо, имело последствия: я оказался весьма слабым ребёнком. До четырёх лет я переболел всеми основными детскими болезнями, в том числе трижды в очень сложной форме преодолевал воспаление лёгких. На третий раз врачи и, конечно, мама думали, что мне приходит конец. Один врач даже сказал маме: "Иди, мать, заказывай гробик. Это надо сделать заранее, а то там у них очередь." Я, естественно, ничего этого знать не мог, плавно перетекая от одной болезни к другой. Но когда я отошёл от смерти в третьем воспалении лёгких, врач, другой, сказал иную фразу, более приятную: "Знаешь, мать, а ведь это чудо, что он выжил. Жить, значит, ему предстоит долго." Мама боялась об этом не то что говорить, дабы не сглазить, но и не заикалась, и она обмолвилась лишь тогда, когда ей самой предстоял переход в лучший мир, ближе к восьмидесяти годам.

Было это, однако, тогда, когда я сам уже верил и уповал на Бога, и был убеждён, что смысл не в том, чтобы долго жить, а в том, чтоб жить в согласии с Богом и с пользой для людей. А дни нашей жизни давно сосчитаны там, на небе, у Господа. Всё это я говорю о временах, когда я, как любой другой человек, мало что помню.

Помогают выцветшие фото, по которым я как бы знакомлюсь со своей личностью. А фото – двух видов: вот я малышок-херувимчик, специально одетый для съёмки вместе с родителями, а вот – мальчишка, голодранный и босой, во дворе в компании своих сверстников. Реальность представлял второй вид: все мы были тогда босоногие голодранцы, поскольку жили в далёкие предвоенные годы скромно, но нам, пацанам, нравилось с весны и до осени гонять по улицам и по двору босиком. А жили мы тогда в Одессе, на улице Пушкина 6, на её пересечении с улицей Дерибасовской, недалеко от Приморского парка. Тогда не считалось зазорным малышам бегать босым по улицам, не считаясь со временем и климатом. Я сейчас, вспоминая то время, удивляюсь. Вот я, скажем, в четыре года еле выжил, а в пять гонял по улицам раздетым и босиком. И мои сверстники также. И не было это небрежением со стороны родителей. Это было вековое продолжение традиционной жизни простых русских людей.

В 30-е годы в связи с индустриализацией страны в города хлынул большой поток людей из деревни, и это в значительной мере определило жизнь городского населения. Ведь в деревнях русских и одевались очень даже просто, а ноги взрослых людей пребывали в основном в лаптях, а дети, им на радость, обходились в тёплый сезон без обуви. Семьи были, как правило, многодетные, детей любили, но над ними не тряслись. Действовал принцип: "Бог дал – Бог взял." А мама моя родилась и росла в казачьей терской станице Слепцовской (Орджоникидзевской) и естественно впитала в себя обычаи и традиции казачьего быта. В период, о котором мы ведём речь, она не работала, ей из-за моих болячек было не до этого. Представляю, сколь много мук она тогда со мной приняла.

А что касается отца, то он был родом из башкирского города Белебей. Дед был сапожником, семья была большой, в 20-е годы по тем краям "цвела" голодуха до такой степени, что отца, как самого маленького, отправили в приют (позже – детдом). Там он промаялся до 18 лет, а затем добровольцем напросился во флот. Напросился потому, что призывали тогда с 19 лет. Там, в приюте, он может быть и маялся, но, как ни странно, научился играть на гитаре, на пианино и на духовном инструменте (баритон). Это я всё видел и, сколько видел, столько и удивлялся. Он был невысокого роста, крепыш, и по призыву его определили в водолазную школу. Тогда, в конце 20-х годов, облик водолаза в рабочем виде отличался от того, что мы видим сейчас. Тогда на нём был тяжёлый скафандр, ботинки на свинце, свинцовый груз спереди на груди и сзади на спине и круглый большой металлический шлем. Чтобы всё это таскать под водой, нужно было обладать большой физической силой. Сила у отца была, и его направили служить в прославленную организацию ЭПРОН (Экспедиция подводных работ особого назначения). Когда мои родители познакомились, отец был по должности матрос, потом стал старшиной сверхсрочником, а затем, проучившись два года в Военно-морском училище им. Фрунзе, получил младшего лейтенанта. И так его служба и шла, пока в конечном счёте, он, вдруг, будучи капитан-лейтенантом, не сорвал себе на службе здоровье и не был демобилизован. Как и все люди подобной службы (тяжелой) был он спокойный человек, весёлый, любил петь, а мама ему подпевала, играя, как и он, на гитаре. Я, выходит, получился ни в мать, ни в отца…: с детства в основном ударял по книгам. Иногда думаю, что это у меня пошло от болезненного детства, когда я часто и подолгу отлёживался в больнице у меня стало любимым занятием тыкать в книжку пальцем. Боже, и как хорошо было у нас, у детворы, тогда, когда не было ничего, кроме книжек: ни телевизора, ни компьютера, ни иных заумных штучек, на деле тормозящих развитие личности. Технологические достижения совершили страшное дело: они разорвали и извратили связь времён, внедрили в общества ложные ценности.