Михаил Качан - Школа на Кирочной. Потомку о моей жизни

А у меня на душе и до сих пор кошки скребут. И как хочется иногда сесть за пианино, которое у нас в Академгородке появилось сразу же, как мы смогли себе это позволить. И в Нью-Йорке тоже. Сесть и поиграть что-либо для себя. Душу успокоить.

Мама не вернулась в аспирантуру Лесотехнической академии. Она съездила туда, а когда вернулась, поплакала. Аллочке было только 5 лет, а мне 11, и папа сказал:

– Зиночка, побудь пока дома с детьми.

Но мама, конечно, сама решала такие вопросы. Просто папа видел, что она уже приняла такое решение. Поэтому он его и подтвердил.

Папа зарабатывал мало. Он никогда не участвовал ни в каких сомнительных делах, приносящих левые доходы, никогда не брал взяток. Он никогда ничего не принес с работы. И это в стране, где крылатым выражением потом стало: «Что охраняем, – то имеем».

Честность во всём – было его жизненное кредо. У мамы была точно такая же позиция в жизни.

Но жить-то как-то надо. На зарплату, которую он получал, прожить было трудно. Сама система подталкивала людей к придумыванию дополнительных источников дохода. Если бы мама поступила вновь в аспирантуру, её крошечная стипендия была бы слабым подспорьем, – надо было идти работать. Но устроиться на работу, и оставить без присмотра двоих детей, маленькую Аллочку и меня, школьника, мама, видимо не решилась. Почему она не оставила нас на бабушку, для меня сегодня это загадка. Вряд ли бабушка отказалась бы, если бы мама ее попросила. Бабушке было уже больше 70-и, она часто хворала, и, скорее всего, мама не могла позволить себе сбросить на неё заботу о нас с Аллочкой.

Мы жили очень бедно. Главная задача для мамы была – накормить нас, одеть и обуть.

Мы с Аллочкой росли быстро и вырастали из одежды и обуви. Мама кроила и перекраивала одежду, сама чего-то шила. В общем, все время была чем-то занята.

– Мы не поедем на дачу этим летом, – сказала мама. – У нас нет денег.

Я удивился. Я уже и забыл, что мы до войны всегда летом ездили на дачу.

– Но ты, если хочешь, можешь поехать в пионерский лагерь, – мама посмотрела на меня, и я в ее глазах прочитал уверенность, что я не хочу. Но я хотел.

Пионерлагерь был на Карельском перешейке, в местах недавних боев. Он располагался в нескольких домах, к которым примыкало футбольное поле, окаймленное беговой дорожкой из битого кирпича. Рядом с домами был глухой лес.

Воспитателей было мало, забота о нас ограничивалась, утренним построением, трехразовым кормлением и объявлением о том, что пора спать. В остальном мы были предоставлены сами себе. В комнате нас, мальчишек, было человек десять. В первую же ночь, когда погасили свет, кто-то заговорил о темноте и привидениях. Неожиданно для самого меня я сказал, что знаю страшные истории о привидениях. Я действительно знал, так как недавно прочитал рассказ Николая Васильевича Гоголя «Вий». И я стал его рассказывать.

Рассказывал я подробно, смакуя каждый эпизод. Ребята лежали под своими одеялами, слушали и замирали от страха и желания узнать, что же дальше. Но рассказ был длинный, и я успел рассказать только часть его. Кто-то пришел и сказал, чтобы мы прекратили разговоры и спали. На следующий день после отбоя меня попросили рассказать, что было дальше. Теперь каждый вечер я рассказывал страшные истории, и без этого ребята себе не представляли окончания дня.

Днём мы исследовали окрестности. Нам объявили, что лес, примыкающий к лагерю, не разминирован, и туда ходить нельзя. Лес и на самом деле был огорожен колючей проволокой, и висели надписи, запрещающие проход.

Нам сказали, что лес минировали белофинны, там много мин и «мин-сюрпризов». Якобы финны развешивали на ветках деревьев ручки, игрушки и другую привлекательную мелочь, начиненную взрывчаткой.

При развинчивании, раскрытии и просто при снятии с ветки игрушки взрывались и, если не убивали, то калечили тех, кто был неосторожен.

Конечно, после этого нам всем захотелось в лес, и мы выжидали только удобного момента, чтобы туда проникнуть. Мы пошли в лес втроем и, когда подлезли под колючую проволоку и вошли на опушку, стали внимательно смотреть себе под ноги и на ветви деревьев, которые преграждали нам путь.

Мы договорились, что каждый шаг будем делать после того, как изучим место, куда поставить ногу. Я где-то читал о том, как саперы разминировали минное поле, и теперь пересказывал ребятам те детали, которые были описаны. Мы углубились в лес довольно далеко, найдя заросшую тропку. Она вывела нас к полуразрушенной землянке. Рядом с ней ржавела пушка, и валялись ящики со снарядами. Некоторые снаряды были с взрывателями, но я сказал ребятам, что их трогать нельзя, опасно, могут взорваться. Мы вынули из гильз порох – длинные бежевого цвета соломины – и взяли их с собой. В лес мы ходили еще не раз, «мин-сюрпризов» не видели, и с нами никаких ЧП не было. Порох мы спрятали в комнате под кроватями.