Петр Смирнов - Ласко́во

Играть на той гармони было непросто. Это потом уже появились “хромки”, на которых играли многие парни и даже девушки. У “хромки”, если нажать на клавиши, то хоть растягивай, хоть сжимай мех, звук одинаковый. А у трёхрядки он в обоих случаях разный, и гармонист должен уметь не только нажать нужные клавиши (“свистки” и “басы”), но и выбрать точно момент для растягивания или сжатия меха.

Всё это я узнал много лет спустя, а в раннем детстве спал и видел гармонь в своих руках, играл на ней точно как Стёпка липовский. Проснувшись, продолжал напевать мелодию. Днём из стружек делал подобие гармони и снова пел и “играл”, вовлекая брата Митю и соседских мальчишек. Они тоже “заболели” гармонью. И какова же была моя радость, когда тятяша подарил мне почти что настоящую гармонь! Потешник, он тайно от нас сделал ее подобие из деревянного чурбака. И хватило же у старика терпения выпилить ножовкой каждый “зуб” меха со всех четырех сторон! Получилась полная копия гармони, только мех не растягивался да не было клавишей – играть надо было языком.

Долго я забавлялся той гармонью, но всё равно мечтал о настоящей. И что-то немногое помешало мне её заиметь.

Что срубил – дом или хлев – папаша тяглицкому Ване Кукушкину, не помню, и тятяша хотел, чтобы тот в оплату отдал свою гармонь. Ваня согласился. И мне об этом сказали – и прыгал же я от радости! Ваня всё равно играть не умел, а гармонь ему досталась при разделе с братом Кузьмой, поэтому он отдавал её охотно.

Но, видимо, отцу хлеб был нужнее, и гармонь мне так и не досталась. Её потом купили Володе из Éсенки, и он ходил к Кузьме Кукушкину учиться играть. Однако у Володи ничего не получилось. Как говорят, если таланта нет, на базаре не купишь.

А я тогда научился делать гармони из листа бумаги. Мех растягивался и сжимался, а язык выговаривал любой мотив.

Зимой в избе холодно. Взрослым-то что – они на месте не сидят, всегда что-нибудь делают, и не мёрзнут. Папаша весь день на дворе – то загоро́дки ремонтирует в хлевах, то тешет топором какие-нибудь заготовки, то лён треплет, то хворост из лесу возит. Опять же трижды в день – утром, в обед и вечером – нужно “обряжаться”, т. е. пойти с заплечной корзиной через дорогу в сарай, набить корзину сперва мелким сеном и отнести овцам, потом задать покрупнее сена коню и, наконец, осоку отнести коровам. Мама или рубит хворост, или солому подстилает скоту, а то дежурит у готовой к отёлу коровы. В другое время прядёт или ткёт.

У тятяши главная задача – заготовить на всё лето верёвочную сбрую. И он весь день вьёт то постромки, то вожжи, то повод для узды, то пута. Верёвок надо много в хозяйстве, а тятяша уже старый, работает медленно, часто перекуривает. Бабуша хлопочет у печи.

А нам с Митькой пока делать нечего. Вот нам и холодно на полу.

– Лезьте в щепня́г , – говорит бабуша.

Залезть туда просто: сначала на кровать (так назывался настил из горбыля вдоль задней стены), потом на припечек, а оттуда на печку. Там у стены сушатся щепки на растопку, потому это место и называется щепняг.

В щепняге тепло. Мы делаем из щепок дровни, сани, коней, коров. И мы сами – уже не ребятишки Петька и Митька, а взрослые хозяева, в крайнем случае – пастухи. Уснём, наигравшись и согревшись, и снятся нам настоящие коровы, овцы, лошади…

Взрослые соберутся на обед, зовут нас.

После обеда опять холодно на полу, а в щепняг лезть уже не хочется, надоело. Папаша нащепает лучины, разведёт посреди избы на заслонке костёр. Воздух нагреется, в избе сделается тепло.

– А теперь скорее на постель и под шубу, укрывайтесь с головой!

Однако через какое-то время в избе опять холодно. Одно спасение – щепняг.

Звонки́ висели на стене в амбаре.

Амбар – через улицу, из окна избы видно, что туда иногда заходят взрослые за чем-нибудь. На двери амбара всегда замок. Только осенью, когда обмолачивают хлеб, да весной, когда берут семена на посев, вход в амбар свободный. В остальное время он закрыт: хозяева не любят, когда в амбар заглядывает посторонний глаз. Да и от нас, ребятишек, закрывали, чтобы мы не растаскивали горох.

А нам-то интереснее всего были звонки или, как их еще называли, шшáрки . На широкий сыромятный ремень нанизаны через один то обыкновенный колокольчик, то металлический полый шарик с камушком внутри, и все – разных размеров. Ремень с теми звонками надевали на шею лошади и застегивали пряжкой. И делали это только в чью-нибудь свадьбу.