Сергей Гродзенский: Воспоминания об Александре Солженицыне и Варламе Шаламове

Жданов с платным аппаратом,

Шагинян, Сурков, Горбатов,

Главный фокусник – Илья 2…

Мог таким бы стать и я.

Шаламов, напротив, был уверен, что опыт тюрьмы в нормальной человеческой жизни непригоден. В письме Солженицыну в ноябре 1962 года, в целом высоко оценивая «Один день Ивана Денисовича», он возражает адресату: «Помните, самое главное: лагерь отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно. Человеку – ни начальнику, ни арестанту не надо видеть. Но уж если ты сел – надо сказать правду, как бы она ни была страшна. Шухов остался человеком не благодаря лагерю, а вопреки ему» [1, с. 652].

Ответ Солженицына Шаламову находим в «Архипелаге ГУЛАГ»: «Шаламов говорит: духовно обеднены все, кто сидел в лагерях. А я как вспомню или как встречу бывшего зэка – так личность. Шаламов и сам в другом месте пишет: ведь не стану же я доносить на других! Ведь не стану же я бригадиром, чтобы заставлять работать других. А отчего это, Варлам Тихонович? Почему это вы вдруг не станете стукачом или бригадиром, раз никто в лагере не может избежать этой наклонной горки растления? Раз правда и ложь – родные сестры? Значит, за какой-то сук вы уцепились? В какой-то камень вы упнулись – и дальше не поползли? Может, злоба все-таки – не самое долговечное чувство? Своей личностью и своими стихами не опровергаете ли вы собственную концепцию?» [3, с. 389].

Первым рецензентом «Колымских рассказов» Варлама Шаламова довелось стать писателю Олегу Волкову 3, который отметил различие между лагерной прозой Шаламова и Солженицына [4]. Сам много повидавший на Соловках, Волков свидетельствует: «Перед тем, что перенес колымчанин Шаламов за проведенные на Колыме семнадцать лет [Выделено О. В. Волковым. – С. Г .] меркнут испытания сонма зэков на прочих островах Архипелага…»

По мнению Волкова, повесть Солженицына «скользнула мимо» основных «проблем и сторон жизни в лагере», а в рецензии на «Колымские рассказы» подчеркнул: «Выстраданной правдой звучит в рассказах Шаламова признание того, что работа превратилась для сотен тысяч заключенных в проклятие, и вывешиваемый на воротах всех лагерных поселений обязательный лозунг: “Труд – дело чести, доблести и геройства” звучал как кощунственное издевательство над “тружениками”… В рассказах Шаламова не встретишь и намека на тот “трудовой энтузиазм”, который на стольких страницах описал Солженицын, рассказывая о своем Иване Денисовиче. Следует сказать, что тому не досталось испить до дна чаши лишений, обид и унижений, которые пришлись на долю колымцев. Будь Шухов в условиях Колымы, и он, возможно, стал бы “шакалить”, рыться в отбросах и привык страшиться работы».

В «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицын признает: «Лагерный быт Шаламова был горше и дольше моего, и я с уважением признаю, что именно ему, а не мне досталось коснуться того дна озверения, к которому тянул нас весь лагерный быт» [3, с. 139]. Как знать, возможно, если бы Александр Исаевич имел опыт Варлама Тихоновича, то и Иван Денисович был бы описан иначе.

Елена Михайлик, преподавательница Университета Нового Южного Уэльса (город Сидней, Австралия), высказывает подобное суждение: «…По мнению Шаламова, выживший не мог служить источником достоверной информации о лагере просто в силу того, что он жив. Один из первых рассказов цикла “Артист лопаты” начинается словами “Все умерли”» [5, с. 108]. Затем, сравнивая писателей, она указывает: «Шаламов и Солженицын расходились во многом. После короткого периода дружбы они перестали общаться. Их поздние заметки друг о друге – очень горькое чтение. Но художественная пропасть между ними куда глубже личной» [5, с. 113].

Сопоставляя творчество двух бывших лагерников, легко заметить, что Солженицын воевал с советской властью, а Шаламов – с мировым злом. Солженицын – абсолютный антисоветчик, в «Архипелаге ГУЛАГ» он провозглашает: «Все началось с залпа “Авроры”… Сталин шагал в указанную ленинскую стопу…». Характерен упрек Солженицына Шаламову: «Несмотря на весь колымский опыт, на душе Варлама остается налет сочувственника революции и 20-х годов. Та политическая страсть, с которой он когда-то в молодости поддержал оппозицию Троцкого, – видимо, не забыта и 18 годами лагерей» (Новый мир. 1999. № 4. С. 166–168).

Действительно, Шаламов считал, что у России в 20-е годы, до установления сталинской диктатуры, был исторический шанс осуществить, как он писал, «действительное обновление жизни», и в «антиромане» «Вишера» подчеркнул: «Никто и никогда не считал, что Сталин и советская власть – одно и то же». В одном Солженицын и Шаламов были схожи – оба были убежденными антисталинистами.