Юрий Толстой - Из пережитого. 4-е издание

Отец мой поступил в Политехнический институт. Во время обучения его в институте там происходила чистка, в ходе которой все социально чуждые элементы беспощадно изгонялись. Вычищали главным образом лиц, происходивших из дворянского и духовного сословий. Председателем комиссии по чистке был рабочий Путиловского завода. Когда очередь дошла до моего отца, всех его приятелей успели вычистить, и он был уверен, что чаша сия не минует и его. Однако фортуна на этот раз была к нему милостива. Отец, по отзывам знавших его в те годы лиц, был внешне очень симпатичный, но страшно худой из-за постоянного недоедания и ходивший в обносках. Достаточно сказать, что когда он отправился делать предложение моей матери (просить ее руки, как в то время было принято говорить), он одолжил брюки для этого случая у своего отчима. Так вот, когда очередь дошла до моего отца, председатель комиссии по чистке спросил его, граф ли он. Отцу не оставалось ответить ничего другого, что граф. После этого председатель спросил, графский ли у него карман. Отец столь же чистосердечно ответил, что не графский. Затем ему был задан вопрос, от какого Толстого он происходит – от Алексея или от Льва. И тут отец слукавил, сказав: «От Льва». После чего председатель сказал: «Давайте его оставим. Ведь все-таки Лев Толстой стоял за народ, да и парень больно симпатичный». Так мой отец остался в институте.

Окончил он институт в 1926 году и в том же году обвенчался в церкви с моей матерью, Натальей Леонидовной Глушковой. От этого брака я и родился 24 сентября 1927 года.

В архиве отца, который перешел ко мне, хранится справка из родильного дома, из которой следует, что мать моя разрешилась доношенным младенцем мужского пола. Это и есть я. У матери моей, как я уже сказал, не было молока, и меня подкармливала своим молоком подруга матери, Мися Милорадович. Ей повезло: она была замужем за иностранным дипломатом, кажется, шведом, и скоро уехала с ним за границу. А вот ее престарелой матери выезд с дочерью не разрешили и выслали в Башкирию. По окончании университета, когда мои финансовые дела поправились, я несколько раз посылал Мисиной матери небольшое денежное вспомоществование.

Семейная жизнь матери и отца продолжалась недолго. Кажется, еще до родов мать заболела туберкулезом. Вполне возможно, что если бы ее вовремя направили на лечение, скажем, в Давос (Швейцария) или на кумыс в Башкирию, ее и удалось бы спасти. Однако никаких средств и возможностей для этого не было. К тому же мать подружилась с теософкой Ольгой Александровной Бартеневой, которая проповедовала отказ от приема лекарств и считала, что исцеление человека полностью зависит от него самого. По-видимому, мать какое-то время свое заболевание скрывала, а когда это стало известно окружающим, было уже слишком поздно. 23 марта 1929 года мать моя в возрасте 26 лет скончалась. До сих пор содрогаюсь при мысли, как страшно было ей умирать, оставляя полуторагодовалого ребенка, которого она безумно любила. Похоронили ее на Смоленском кладбище (почему-то лютеранском – видимо, там нашлось место). Она положила начало семейному захоронению. Теперь там покоятся моя бабушка со стороны отца, моя двоюродная сестра Мариночка, две мои тети – одна со стороны отца, Татьяна, умершая в блокаду, другая со стороны матери – Ирина, скончавшаяся сравнительно недавно, в 1988 году. Захоронена там и урна с прахом мужа Татьяны Николаевны – Александра Петровича. По-видимому, скоро этот склеп приютит и урну с моим прахом.

После смерти матери семья наша распалась. Отец уехал работать на Урал. Вначале он служил в Свердловске (ныне Екатеринбург), а затем перешел на строительство Магнитогорского металлургического комбината, где дослужился до начальника паросилового цеха. Меня отдали на воспитание в семью моей тети со стороны отца и ее мужа, где я рос вместе с моей двоюродной сестрой Мариной, которая была на год старше меня. Воспитывала нас Елизавета Александровна Глинкова, которая вплоть до своей кончины заменила мне мать. Мы с Мариночкой очень любили друг друга, хотя иногда я ее и обижал, чем до сих пор казнюсь. Но она мне, как младшему, все прощала.

Кроме того, обслуживанием семьи занимались домработница Марфуша и приехавшая из Финляндии няня, на руках которой выросли дети Глушковых. Няня эта была русская крестьянка родом, кажется, из Тверской губернии. Как ее занесло в Финляндию, не знаю. Когда она вернулась в Петроград, она застала семью своей барыни, моей бабушки, в бедственном положении. Детям, после того как семью в Виннице ограбили, буквально нечего было надеть. Няня приехала с большим количество сундуков, заполненных главным образом подарками барыни. Прослезившись, няня открыла сундуки и одела своих бывших господ, впавших в нищенство. Вот так-то!