Юрий Толстой - Из пережитого. 4-е издание

В числе других посетителей назову поэта Маслова-Миниха, или, как его называли, Сашу Маслова. Саша любил поухаживать за женщинами, не оставлял он без внимания и мою тетку Ирэн, но, к сожалению, из этого ничего не получилось, она так и прожила старой девой.

В семейном альбоме хранится несколько стихов Саши Маслова, переписанных от руки или написанных им собственноручно. Одно из них – «Ода грядущему», написанное в 1922 году, звучит поистине пророчески. Вот оно:

Лет через двадцать так же я уйду,

Как малые иль как большие люди.

Но и в две тысячи двадцать втором году

О наших днях все славной память будет.

И педагог, одетый в синий фрак,

С нашивками серебряными даже,

Неторопливо нюхая табак,

О нас урок истории расскажет.

Не веря, будут слушать школяры

Про странности эпохи незнакомой,

Про нашу жизнь, и нищие пиры,

И горький хлеб, замешанный соломой.

Про то, как был тревожен каждый день,

И по ночам в окно хлестало пламя,

И с цветом трупов схожая сирень

Цвела двойными страшными цветами,

Как на тяжелых жутких поездах

Чума и тиф вершили злое дело,

И как для них привычная Звезда

Над нашим небом в первый раз зардела,

Как горяча была у нас любовь

И как в плодах и овощах смиренных

Вкушали мы запекшуюся кровь

Вчера живых, сегодня убиенных.

Так взвесится на правильных весах

Все то, за что мы гибли в лютом споре,

И в этих самых, может быть, стихах

Найдет печать высокого историк

И ученик расплачется его

…… расплатой 21,

Забывшего рожденья моего

И гибели торжественные даты.

Уже после войны в «Литгазете» была воспроизведена мраморная доска с именами московских писателей, погибших в Отечественную войну. В их числе имя Саши Маслова, погибшего под Москвой в 1941 году. Так что Саша, называя тот срок, который ему отпущен, ошибся всего на один год. Не без гордости Саша говорил о том, что о его «Оде грядущему» в одном из своих выступлений одобрительно отзывался Луначарский. О пребывании Саши на фронте сравнительно недавно рассказывалось в мемуарных заметках, опубликованных в «Новом мире». Маслов-Миних был первым переводчиком стихов Мусы Джалиля на русский язык 22.

Вскоре Саша перебрался в Москву. В один из своих наездов в Ленинград он вновь побывал на Кирочной и посвятил моей тете следующее стихотворение:

Выросшей Ирэн! А. Миних.

14/XI 1927 г. Санкт-Петербург

Сквозь дымок запретной папиросы

Здесь, в тиши уютных этих стен,

Мне цвели твои тугие косы,

Девочка веселая Ирэн.

И когда домой я шел, вздыхая,

Думал я, хоть снег мне бил в глаза, —

Кирочная – улица такая,

Где живут большие чудеса.

Дни прошли. Меня в шальную вьюгу

На три года замела Москва,

Хоть к тебе, как к девочке, как к другу,

Все тянулись мысли и слова.

Дни все шли в трудах и донжуанстве,

Но разлуки боль всегда остра,

И к себе меня из дальних странствий

Вновь призвал великий град Петра.

Кирочная дремлет в полусвете…

Та ли Ира предо мной стоит

Звонкой и стремительной, как ветер,

Стройной, как серебряный камыш?

И слова в бессилье умолкают.

Выхожу на ветер, на мороз.

Кирочная – улица такая,

Где цветут редчайшие из роз!

Мать моя пользовалась немалым успехом. В числе других за ней ухаживал Сергей Тимофеевич Павлов, ставший впоследствии генералом медицинской службы. Однако их сближению всячески противилась его сестра, то ли из ревности, то ли из каких-то других соображений. Словом, этот флирт ничем не закончился.

Виктор уехал за границу к бабушкиной сестре тете Наташе. Как сложилась его судьба, я тоже не знаю. Кажется, вначале он жил во Франции, куда переехала тетя Наташа с дочерьми, и увлекался автогонками. Вообще он с детских лет был большим спортсменом. Затем перебрался в Бельгию и женился на дочери бельгийского фабриканта. Как-то бабушку, по ее рассказам, вызывали в Ленинграде в Большой дом и интересовались Виктором. Ей показали его фотографии, на которых он был изображен в окружении собак, но фотографий, посланных, очевидно, в письме, не отдали. Переписка с ним оборвалась. Видимо, он понимал, что для его родных поддерживать связь с ним небезопасно. Последняя неожиданная весточка от него пришла в Ленинград во время блокады то ли в 41-м, то ли в 42-м году, в виде телеграммы из Лондона, в которой были на французском языке такие слова: «Все идет хорошо». Бабушке и тете Ире, умиравшим в то время от голода, от этого не стало легче. Тетя пыталась навести справки о нем через одну нашу знакомую, переехавшую на постоянное жительство во Францию. Кажется, дядя Виктор жил в Англии, был совладельцем фирмы «Джерси» и умер не то в 70-х, не то в 80-х годах. Больше я о нем ничего не знаю.