Виктор Кротов: Записки молодого человека

Умственным бездельем тоже можно наслаждаться. Мчаться по ухабистым сельским дорогам, стоя у кабины грузовика, завернувшись с весёлой девчонкой в одну плащ-палатку, которую изо всех сил треплет и хочет унести хмельной ветер… Лежать на только что нарубленном тобой и приятелями дёрне, которым доверху набита машина, ощущать чью-то голову на своём плече и, бездумно улыбаясь, блаженно и невпопад отвечать на бездумно заданные вопросы… А вокруг – Россия с её необъятной чудесной обыденностью. И сам ты – истрёпанный, грязный, усталый, молодой и свободный – тоже Россия. Щедро пролетая мимо, всё-таки остаются рядом деревни, леса и луга, а на них мириады травинок, каждая из которых – росток красоты. И пьяный воздух после дождя. Свет и воздух.

Из «Фонарных ассоциаций»:

– Фонари готовы капнуть огненными каплями.

– На Садовом Кольце они грациозно изгибаются перед проезжающими машинами.

– Светлые сладкие ягоды.

– На Погодинке – как шляпы в гардеробе.

Бесконечный тёмно-красный цвет. Но вот где-то в глубине начинает мерцать крошечная звёздочка. Фон сгущается, переходит в тёмную коричневую краску, а свет тем временем вспыхивает всё ярче. Это уже ослепительная звезда то в одну, то в другую сторону выбрасывает чётко очерченные узкие лучи. Постепенно от неё волнами расходится розовое сияние, оттесняя коричневую темень. Вдруг всё смешивается, звезда, дробится, блеск её осколков смягчается, расходится по всему пространству, порождая лёгкие, воздушные, медленно сливающиеся друг с другом краски. И уже лишь едва уловимый голубой свет заполняет всё кругом, а в нём, там, где раньше сияла звезда, смутно виднеется прекрасное женское лицо. Оно становится всё яснее и ближе, уже видны только глаза – огромные серые глаза. И ты поглощён этими глазами, исчезаешь в них, таешь, растворяешься…

Из окон МГУ – то ли видище, то ли видик. Видище – потому что, если нет тумана, видно огромное пространство, чуть ли не вся Москва. Видик – потому что всё уж такое крохотное, такое миниатюрное…

Тетрадь в чёрной клеёнчатой обложке. Откроешь – день. Закроешь – ночь.

Погода дождливая, но ливня нет – так, моросиночки. Всё моё внимание привлекает к себе сорокаэтажное здание МГУ, чуть померкшее от дождя, но ставшее от этого лишь более солидным и достойным. Его шпиль воткнулся в облака, и мимо башенок медленно проскальзывают их белые клочья.

Я вхожу, поднимаюсь наверх, останавливаюсь у окна. Небо спустилось так близко, что его можно потрогать руками. Я трогаю. Оно воздушное и влажное.

Даже в троллейбусе нельзя сидеть, сонно уставившись в никуда. Надо видеть людей, наблюдать, запоминать – так, чтобы потом можно было написать роман «В троллейбусе».

Небо проглотило самолёт, поморщилось и выплюнуло парашютиста.

Солидные очки, определённые черты лица. Глаза у него всегда в одном из четырёх дискретных состояний: удивлённо-озорном, нейтральном, фанатически сосредоточенном или взвешенном. В нём сильно развита хозяйственность, немного переходящая в собственничество, но это извиняется его трудолюбием, физическим и умственным.

Маргарита Фёдорова играет Скрябина». Сатаническая поэма», «Поэма пламени»… Музыка нервная, звуки оборваны на половине, смяты, всё время что-то не договаривается. И вдруг рушится даже та неясная мелодия, что была, распахиваются окна, и врывается чёрный вихрь, расплёскивая из невидимых бокалов огненное вино. Руки пианистки, как когти, вонзаются в оскаленные клавиши и рвут из них звуки, пронизанные тревогой и гордостью.

Мама. Плохо, если не можешь услышать за этим словом, придуманным детьми, всех прекрасных слов, придуманных уже выросшими детьми – взрослыми.

Передо мной большой полукруглый лесной склон. Фантастическое разнообразие цветов: тёмно-зелёные ели, резкие чёрные грозди рябины, чёткие белые полосочки берёзовых стволов, светло-зелёный, серо-зелёный, бледно-зелёный, салатовый, коричневый, оранжевый, золотой, нежно-жёлтый, бронзовый, малахитовый, небесно-синий, голубой, слабо-лиловый, пепельный… Все цвета чистые, настоящие!..

Работая на свежем воздухе, поглощённый делами рук, придаю всё меньше значения делами головы и предпочитаю наслаждение природой удовольствию писать об этом наслаждении.