Виктор Кротов - Записки молодого человека

Высокая, худая, чёрные коротко стриженые волосы и очень подвижное лицо. Её легко рассмешить – сразу краснеет, закрывает лицо руками и смеётся, словно плачет. Но сама – ехидная и насмешливая, любит поболтать, посплетничать…

В троллейбусе вверху голубые стёкла, сквозь которые небо, затянутое ровной серой пеленой, кажется голубым и безоблачным. Радостно прячу плащ в портфель, выхожу – и попадаю под дождик.

Книга была откровенной и ясной – как лысина.

Курчавый невысокий паренёк с большим лбом и умными глазами, склонный к непременной оригинальности и мудрейшему философствованию. Хороший математик, музыкант и шахматист. Бежал весной на пари два квартала в плавках и при бабочке. Эгоистичен и почти не сомневается в своём высоком предназначении.

Кукиш – это отказ, не оставляющий улик.

В троллейбусе. Плачет девочка. Окружающие не отодвигаются, досадливо морщась, а весело стараются помочь растерявшейся маме. «Вот я её сейчас высажу», шутливо грозит по радио водитель. В другом конце троллейбуса слышится ворчливый мужской голос: «Передайте-ка ей конфету…» Улыбаясь, пассажиры передают.

Ох, какая картина! Белесые лучи широким густым веером проткнули сизую тучу, за которой, просвечивая красноватым пятном, затаилось солнце.

Разнимешь на половинки ядро арахиса – и одна из них оказывается стариком. Это, наверное, чабан – сутулый, в бурке, в папахе, надвинутой почти до носа, с роскошной бородой, расчёсанной надвое. Всё это – как будто тщательно вырезано из слоновой кости.

Когда я шёл на выпускной вечер, даже тополиные пушинки, так настойчиво прилипавшие ко всем прохожим, меня облетали. На мне был «костюм-для-выпускного-вечера» и «туфли-для-выпускного-вечера». Всё было приготовлено давно и надето в первый раз. Я сам на себя дышать боялся. Но как же обычно, должно быть, это выглядело со стороны!..

Не спешу стать взрослым, не тороплю время. Я органически чувствую – и это не вычитанные чувства, – что в моей жизни началось некое прекрасное время. И никакие неприятности, никакие переживания не могут мне помешать наслаждаться этой порой становления тела и духа.

«Нет ничего невозможного» – то есть «нет ничего того, чего не может быть». Казалось бы – пафос, а на поверку – тавтология.

Надеюсь, я никогда не буду претендовать на публику, большую, чем я могу заинтересовать. Пока что я претендую только на своё собственное внимание.

Любое время суток по-своему украшает мир. Утром природа свежа и по-молодому прекрасна. Днём она исполнена зрелости и трудолюбивой простоты. Вечером, на закате, увенчанная короной солнца, природа обретает королевское величие. Все краски делаются гуще и значительней. Зелень елей темнеет. Стволы берёз кажутся ещё белее. Жёлтые поля пшеницы становятся старинно-золотыми. Чёрный гребень ажурных вышек на горизонте ласково расчёсывает горящие облачные кудри. Рельефней становится каждый холмик. Всё наполняется таинственным величием.

Навстречу нашей электричке промчался ярко освещённый поезд, и наш машинист тоже включил в вагонах свет. Так и я – часто жду человека, подавшего бы мне пример, чтобы сделать что-то, к чему я уже готов.

Не личность, а лишность.

У неё светло-каштановые волосы, короткая причёска лежит крупными волнами. Спортивная и женственная фигура. Большие, немного на выкате серые глаза. Гладкая чуть просвечивающая кожа. Нежные красивые губы. Когда с ней танцуешь, рука горит на её гибкой чуткой талии. Она довольно умна, самолюбива и несколько влюблена в себя. Её девиз: «на людях нужно вести себя картинно». И, следуя ему, она постоянно играет, иногда слегка переигрывая. Лишь изредка она забывает про своё правило, становясь на какое-то время самой собой. В эти минуты прощаешь ей всё её актёрство.

Полдень. Я сижу под стогом, и на книжке чуть колышется узорная тень сплетённых соломинок. Я любуюсь небом. Справа надо мной застыло – кажется, что на мгновенье, – небрежно брошенное какой-то богиней фантастическое прозрачное покрывало. Ближе ко мне небо покрыто едва уловимым налётом, словно первым утренним инеем. Слева разбросаны крохотные белые островки, сдвинутые почти вплотную, а далеко впереди они уже слиплись, срослись и над самым горизонтом превратились в ровную жемчужно-серую поверхность.