Владимир Звездин - Замечательная жизнь людей

Рядом с территорией гаража, в ограждении из колючей проволоки был проделан проход и протоптана тропа в деревню, куда я самостоятельно к кому-то ходил.

И еще один факт. Выпал из внимания момент появления моего брата. Интересно, родился он в 1940 году, а помню его только в 1941-м зимой, в городе Карталы Челябинской обл. Ну об этом подробно узнал лет через пятьдесят. Рассказала мать, что они с отцом отдавали меня молодоженам, у которых не было детей. Но в эвакуацию меня забрала мать с собой.

Мама работала в офицерской столовой. Столовая находилась напротив нашего дома. Когда я был закрыт в комнате нашей коммунальной квартиры, а не шатался по городку или аэродрому в поисках приключений, четко помню себя как бы со стороны, сидящего на подоконнике, а передо мной на газете куча обрезков от пирожных. Ем пирожное, швыряю игрушки в мышей, а когда они кончаются и нечем кидаться, начинаю реветь.

Все дети нашего городка так и проводили счастливое детство. Ни садика, ни яслей в этот период я не помню. Так я встретил начало войны и во время первых налетов немецкой авиации там же, на том же подоконнике, и сидел.

1941 г. Из жизни в этом году я помню тревожную шумную, со слезами эвакуацию, погрузку в товарные вагоны. Грузились семьи военнослужащих. Место погрузки было возле элеватора. Напротив авиагородка, за шоссе Рязань – Москва. И все.

Как уехали? Стерлось из памяти. Так я думал. А на самом деле наша семья не грузилась. Я там находился по собственной инициативе. И только моя популярность спасла меня и вернула родителям – все в городке знали, кто я такой и на какие фокусы и поступки способен, не удивились отсутствию родителей и доставили меня обратно в городок.

Помню страшную зиму 1941 года в уральском городке Карталы. Как, буквально падая, с маленьким на руках мать волокла меня за руку навстречу метели ни свет ни заря. Темень глаз выколи. Через пустынный парк в садик, а Валерку дальше в ясли. Таких метелей и морозов, прожив тогда уже на свете пять лет, я не видел, даже не слышал, хотя уже умел читать. Чем прославился в садике, как плут, читая в книжке у воспитательницы ответы на загадки, поражая ее своей сообразительностью, и очень долго морочил ей голову.

Лета как будто не было совсем, оно промелькнуло, не оставив в моей памяти ничего, кроме яркого случая, который через шестьдесят лет помог мне без труда найти барак на ул. Орджоникидзе, 9, где в комнате в коммунальной квартире на втором этаже ютились мама, годовалый Валерка и я. Случай банальный: с дружком забрались в школьный огород за морковкой. Перекусываем тут же под забором с наружной стороны, и вдруг чуть ли не на голову нам перелезает очень большая тетя. Гналась она за нами до самого дома – хорошо, что в те времена удобства были во дворе. Что нас вначале и спасло – мы закрылись там на крючок. Но сердобольные соседи выдали нас, сообщив ей, что мы за фрукты. Досталось нам крепко. Лупили нас, как сидоровых коз. А когда по зову ностальгии через 61 год я приехал в Карталы и нашел школу – правда, вместо огорода там был стадион – я вспомнил ту морковку, свесившуюся через забор ногу, ужас тех дней, рванул бегом и прибежал прямо к бараку. Туалета во дворе нет, дом благоустроен, газификация, отопление. Но что этот ряд бараков существует до этих пор, я был поражен.

Зима 1942 года мне показалась еще крепче. Возможно, оттого, что повзрослел на целый год. Все ребята в садике усиленно рисовали танки, самолеты, корабли. Всем хотелось как-то помочь – ну если не фронту, то хотя бы маме. Я уже понимал, что такое голод. Иногда в садике я не доедал свой хлеб и приносил кусочек маме, но она как-то умудрялась скармливать его нам. Однажды вечером шел от знакомых, дали они мне замечательную книжку «Три поросенка». Вечер чудесный: тихий, морозный, с яркими звездами. Тянуло, видно, на размышление, поэтому и встал я около колодца поразмышлять, долго стоял. Колодец был знатный, с красивым резным навесом, а ручка ворота была блестящая, как из серебра, прямо светилась в темноте. Подошла с ведром тетя: «Что, милок, лизнуть хочешь?» – «Да», – говорю. – «А ты послюни пальчик и тут, с краю, ручку потрогай». До сих пор я благодарен этой умной и доброй женщине.

Вот о чем мне хочется написать – о доброте в те страшные, тяжелые годы. Жили мы очень бедно, если бы не садик да ясли, не знаю, чем бы это все кончилось. Наша печь была вся обгрызена – мы с братишкой с большим удовольствием ели отколупанную глину, когда не было близко мамы. Однажды мама стирает белье в корыте, я стою рядом, покачиваясь в такт, рассказываю новое стихотворение: «Здравствуй, папа, ты опять мне снился, только в этот раз не на войне». Вдруг потемнело в глазах, и очнулся я в кровати. Вокруг соседки суетятся, кашей меня кормят, такие милые. Не буду скрывать грех, я несколько раз потом использовал их доброту. Кухня хоть и была общей, но мы ей не пользовались – не было нужды. Услышав запахи чего-то вкусного, я использовал приобретенный опыт и прямо в коридоре падал в обморок. И хоть они и подозревали меня в плутовстве, но все равно мне что-то доставалось. А заодно подкармливали и Валерку. Однажды, играя ножницами, я выстриг себе на затылке волосы. На вопрос мамы, что это такое, сказал, не знаю. Так ведь затаскали в больницу, признав у меня стригущий лишай. И когда мне это все надоело, хоть и признался, не верили до тех пор, пока волосы не отросли.