Оксана Богачева - Из серии жизнь людей глазами животных. Городские легенды

– Ему уже сто лет, а он всё еще герой-любовник, – ворчала Раиса, тщательно вылизывая свой персидский зад.

Весь ее вид и манеры кричали… нет… вопили о ее царском происхождении. И где? В захолустном городке на перине, пропитанной нафталином, завистью, разочарованием и незабвенной любовью к успехам сотоварищей по сцене Большого драматического театра и единственного. Перине старого кресла ее хозяйки, Элеоноры Мстиславской, по паспорту Клавдии Пупкиной. Бывшей, а также и нынешней примы. Как она сама так думала.

– Невыносимое зрелище. Невыносимое, – поскуливала Раиса. Не то и правда от переизбытка чувств. Не то от боли, которую сама же себе и причиняла, запутываясь коготочками в своей нечесаной царской шевелюре.

Ее звучная возня в старом и вонючем кресле доставляла не меньшее, а скорее большее «удовольствие» присутствующим, чем звуки пьяной скрипки из оркестровой ямы.

– Как ты права, дорогая. Как ты права… – поддакивала ей облезлая рукавичка с бантом наперевес из соседнего кресла, того же возраста. Имеется в виду, возраста кресла.

Хотя…

Оценить истинную стоимость антиквариата под силу только истинному ценителю красоты.

Время…

Время…

В воздухе витал сладкий привкус алкоголя. Кажется, коньяка, ливерной колбасы и дешевого кофе. А также предвкушения фуршета…

ПРЕМЬЕРА!!!

Магическое слово.

Практически сказочное.

– Как он мог? – подыгрывала Раисе рукавичка с бантом. – Как он мог?

Рукавичка театрально закатывала глазенки, еле видимые из-под волос, и задерживала дыхание. Потом смачно чихала, из-за чего вздрагивала всем тельцем, тряся бантом, как осенним кленовым листом. Преданность маленькой рукавички большой персидской надменности была настолько откровенной и искренней, что о предполагаемом отвращении не было и речи. Скорее, изумление и восторг заставляли смотреть на сию пару снова и снова.

Раиса любила только себя.

Рукавичка любила только Раису.

И всё было правильно и очень гармонично.

И кто сказал, что любовь должна быть пропитана взаимностью?

Бред неудачника и властолюбца, торгаша и расценщика великого чувства.

– Кешка, вот ты где. Я так и думал, – констатировала загримированная под испанского военного прошлого века лысая голова с картузом на маковке. Она браво и без излишних извинений протиснулась в гримерку через скрипучую дверь, что подтверждало ее частое и безнаказанное пребывание в ней.

– Друг мой, оставайся тут до моего возвращения. И будь любезен, не прыгай на окно.

Рукавичка в ответ радостно завиляла хвостиком.

Раиса не пошевелилась.

Устав от умывания и расчесывания себя, она решила немного вздремнуть. И лишь одно недремлющее око на ее ухоженной мордашке выдавало в ней простую, обыкновенную кошку.

Хитрую, самонадеянную и пристрастную.

– Как он мог? Как он мог? – поскуливала рукавичка, подобострастно заглядывая Раисе в это самое недремлющее око.

– Заткнись, Иннокентий… – сонно протянула она и спрятала мордочку в мохнатый и теплый животик. – Не мешай мне думать…

Рукавичка «улыбнулась» в ответ и заткнулась, радостно виляя крошечным хвостиком.

Иннокентий!!!

Как же это всегда красиво звучит из ее уст. Как благородно. Как влюбленно. Как трогательно. Как нежно…

– Иннокентий, заткнись еще раз!!! – почти прорычала Раиса. – Ты так громко молчишь, что я не слышу своих мыслей.

Рукавичка лизнула воздух, свой носик, лапку и уснула.

До конца спектакля оставался ровно час.

Раису разбудило тяжкое дыхание Элеоноры…

– Как он мог? – шептала ее хозяйка своему отражению в зеркале.

– Как он мог? – отвечало ей зеркало с той же грустью и обидой.

И Элеонора, и зеркало понимали друг друга, как никто другой в этом мире истинных страстей и бесталанных гримас.

«Да… – подумала Раиса. – На этот раз, видно, одним фуршетом не обошлось. Видно, и впрямь всё вышло по-человечески».

Раиса лениво потянулась. Обняла лапками свою перинку и тут же фыркнула от досады, не обнаружив в соседнем кресле свою рукавичку с кленовым листиком на боку.

Иннокентия не было.

Как так?

Как так, что Иннокентия не было рядом?

А кто будет восхищаться ее красотой и грацией, незаурядным умом и великодушием?

А кого она будет презирать за простодушие и недальновидность, за бестолковость и собачью преданность?