А. Крамаровский - На святой земле

Рано утром такси мчал меня из Бершевы к городу Хайфа по пустыне Негев. Вернее, это — голодная степь, куда сейчас проводят воду. Кое-где попадаются кибуцы, то-есть сельскохозяйственные коммуны, и небольшие беленькие домики только-что построенных израильских деревень, (мушавы). Машина нигде не останавливается. Шофер молчит, молчат и пассажиры. Ни птицы, ни зверя, лишь изредка вдалеке от шоссе спокойно пасутся длинноногие аисты, не обращая никакого внимания на автомобиль. Он им не в диковинку!

Унылая однообразная степь без единой речушки и какого-либо малюсенького озерка! без леса и чахлых кустиков, если не считать по бокам шоссе (квиша) недавно посаженных эвкалиптов. И — невыносимая жара, а с обеда — ветер и пыль, навевающие на каждого непреодолимую тоску. Кое-когда попадаются черные палатки кочующих бедуинов, двугорбые верблюды, бедуинки, с ног и поверх головы в черном одеянии, с татуированными лицами, серебряными серьгами в ноздрях.

Я еду к русским, где отдыхаю душой и телом, но не языком: намолчавшись в Бершеве, я говорю, говорю… В эту поездку по приглашению Николая Жулина, моего лучшего друга и первого моего знакомого в Израиле, я решил вместе с ним прокатиться по окрестностям Геннисаретского (Тивериадского) озера.

Около 4-х часов я дремал в такси. Когда проехали Негев, природа оживилась: проносимся мимо апельсиновых и банановых рощ, виноградников, мимо прекрасных израильских деревень, нисколько не похожих на наши русские. Домики их — как виллы и коттеджи, заросли кругом густолиственными деревьями. Теперь мне уже не дремлется. Мы мчимся вдоль берега Средиземного моря, рокот которого доносится до моих ушей. Вдали показался живописный портовый город Хайфа, расположенный по горе Кармель и под нею. В Хайфе я, ни на минуту не задерживаясь, иду на автобусную станцию около железнодорожного вокзала. От Хайфы и до Кирьят-Хорошет местность живописная, нечто вроде предгорья Кавказа. Здесь уже не равнина, а холмы. Горы покрыты дубами, рожковыми деревьями, маслинами, библейскими смоковницами и другими, названия которых я всё еще и до сегодня не запомнил.

Автобус идет вдоль маленькой речушки Кишон (по-библейски — Киссон), заросшей низкими олеандрами и осокой, где Николай Жулин в свободное от работы время любит половить рыбу. По одну сторону этой прелестной речушки — причудливые холмы, по другую — крутая гора Кармель, на которую так и манит тебя забраться. Дубовый лес, вечно-зеленый, темный и, как араб, гостеприимный.

«Кирьят-Хорошет»! — бросает пассажирам шофер, и несколько человек, в том числе и я, сходит с автобуса..

Жара невыносимая. До Жулиных идти 10 минут по каменистой дороге. Вдоль нее ни деревца, ни кустика, одни только редкие хорошенькие домики — с плоскими крышами без труб (печек здесь нет).

Домик Жулиных — у небольшой горы, на которой находится кибуц Киват-Зайд (в нем когда-то, после своего приезда в Израиль, прожил я 2 года).

Подхожу всё ближе и ближе. Причудливый по архитектуре дом их со своими 4-мя комнатами, и двумя террасами, окружен горами. С трех сторон — сосны, а с четвертой — виноградник, поднимающийся вверх, в гору по ступенькам. Жилище Николая мне всегда напоминало библейские картины художника Семирадского. У дома — сливы, гуява, гранатовые деревья, цветник, а на плоской крыше пчельник.

Встречает меня Поля, жена Николая. Русское открытое лицо её расплылось в приветливую радостную улыбку:

— Наконец-то, дядя Александр!.. Аж заскучала по вас. Всё время вас ждали, и я была уверена, что сегодня обязательно приедете.

Идем в комнату. Навстречу мне подбегает Валя, девятилетняя дочь Жулиных.

— Ну, белобрысая, что сегодня лодырничаешь, а не в школе?

— Так сегодня же воскресенье. Мы не учимся и в воскресенье и в субботу.

Вскоре пришел Николай, мужчина лет за сорок пять, среднего роста. Одет неважно: щегольством не отличался. Костюмов Николай не любил и галстуков не любил: в большие праздники жена ему эти «собачьи ошейники» завязывала сама.

— Ну вот и дядя Александр пожаловал, — протянул он мне крепкую руку, от пожатья которой мне не раз приходилось выплясывать камаринскую.

— Что же? Послезавтра и на охоту. Без сего удовольствия, ведь со скуки сдохнешь, а?…

Поля уже начала жарить на примусах мясо дикого кабана, несколько дней тому назад убитого у гор Генисаретского озера. О Поле не мешает сказать еще несколько слов. Помимо того, что в окрестности слыла она замечательной хозяйкой, славилась она еще и тем, что знала секрет лекарства, которым вылечивала больную птицу. Случалось, кругом сплошь сдыхали куры, а у нее — ни одна. Много пользы принесла она соседям. Свой «патент» бережет и сейчас до поры до времени…