Виолетта Богусевич - По следам памяти…

Я. Автобус. Хмурый день. И тоска. Всеобъемлющая тоска.

Зачем все это с нами произошло? Какой урок из всего этого я должна вынести? Какой такой замысел у того, кто там, наверху? А есть ли там кто-то вообще? Если есть, то за какие такие грехи так наказывает маму? Неужели ей мало было и тех мучений, что у нее есть? Что-то уж больно несправедливо там у вас все, Царствие небесное, вы не находите?

Вот и моя остановка.

Вышла и пошла искать, где же тут спрятали маму. Нашла. Вошла в реанимацию и увидела, что лежит она голая и раскрытая! В тот момент мне все стало ясно. Даже укрыть человека не могут, как же тогда тут лечат?

Поговорила с ней…

Спросила, узнает ли она меня. Утвердительно кивает. Значит, не все так плохо! Помассировала ей обездвиженные руку и ногу. Трубки во рту на этот раз не было, но что-то все-равно булькало. Мне даже показалось, что она смогла немного пошевелить пальцем на парализованной на руке.

– Отлично! Молодец, мам! Давай моя хорошая, поправляйся! А на ноги я тебя поставлю, я тебе обещаю, ты слышишь меня? Я тебе обещаю! Научимся и ходить, и говорить, и дышать самостоятельно тоже научимся. Ты, главное, не отчаивайся, не сдавайся, слышишь? А у нас все хорошо. Мы теперь будем жить с вами. Катьку переведу в местную школу. Помнишь, как ты хотела, чтобы она училась у вас? У вас школа-то вон как близко! А попозже приедет Миша. Будем все вместе. Мам, я даже кота и морских свинок привезу! Представляешь, как будет весело?

Силюсь широко улыбаться и ни в коем случае не показать ей, как я обеспокоена и как мне на самом деле страшно… А она мне в ответ улыбнулась. Хорошая моя.

– Как же плохо, что ты совсем не можешь ничего мне сказать, – продолжала я свой безответный диалог.

– Тебе, должно быть, сейчас, очень плохо от всего происходящего. Я ведь уверена, хотя у тебя функционирует только одна часть мозга, ты все прекрасно понимаешь. Понимаешь, в каком положении оказалась и как все это тебя удручает. Бедная моя… лежишь тут одна целыми днями и ночами.

«Мам, ты прости меня! Быть может, если бы мы не уехали тогда с Хабаровска, не было бы всего этого. Не помчались бы вы с отцом вслед за нами и не было всех этих переживаний: сначала из-за поиска жилья, затем из-за его оформления, и переоформления кучи документов. Все сделала, все оформила и не выдержала. Ты, мам, просто не выдержала. Прости, прости, прости меня, родная!».

Помню, что в тот день спросила у врача, надолго ли она здесь. Ответил, что никакие прогнозы при таком тяжелом состоянии делать вообще нельзя. Я от его слов напряглась, но знала точно, что, чтобы там они ни говорили, у меня своя вера. Я-то знаю, что все будет у нас так, как я хочу…

Спустя два дня в поселок приехал Миша с детьми. Я встречала их на автовокзале города Кропоткина. Они вышли из автобуса, оглядываясь, искали меня глазами, а я стояла и смотрела на них издалека и думала о том, что они вся моя жизнь и мой мир… Без них мое существование было бы пустым. Как же много они для меня значат! Раньше я никогда об этом даже не задумывалась.

Мне повезло, что именно в тот период времени Мишка был в отпуске. Иначе я была бы в эти тяжелые минуты совсем одна. Отец не в счет. А для того, чтобы переживать такую беду в одиночку, я слишком слабая, и я это знала.

С момента моего переезда мы с отцом навещали маму по очереди. Больше всего меня раздражало то, что мне приходилось ездить вместе с ним! Этот человек – абсолютно беспомощное существо! Нет, я понимаю, съездить раз и показать, где находится больница, но потом-то зачем? Неужели так сложно не заблудиться в «трех соснах», а местоположение реанимационного отделения и было теми самыми тремя соснами. Я и так устала, а еще с ним таскаться!

Мама рада была его видеть. Надо же, как странно… Что происходит с человеком, когда он в таком состоянии?

В один из дней, когда я начала задавать ей свои дежурные вопросы о том, узнает ли она меня, мама начала пожимать плечами. Ээээ, стоп! Как это не узнает?! Все это время узнавала, а теперь не узнает? Кто-нибудь, объясните мне, что вообще происходит? Ей что, становится хуже?! Но врач меня успокоил и сказал, что это нормальная реакция и такое еще будет повторяться, что пугаться не стоит. Легче от его предупреждений мне не стало. Да как можно не испугаться того, что тебя не узнает родная мама. Я совершенно не могла понять, как такое вообще возможно. Я считала, что мамы всегда и при любых обстоятельствах должны помнить своих детей. Да-да, это звучит глупо, но мне хотелось чтобы было именно так, потому что самое ужасное для меня было только лишь то, что мама меня перестанет узнавать, а значит, и любить: я ведь для нее чужая.