Владимир Кулаков: Сердце в опилках

Помошник Захарыча не часто видел, чтобы его наставник о ком-то говорил с таким уважением. Пашка стоял в курилке и внимательно всматривался в «наштукатуренное» лицо немолодой артистки, одетой в странный симбиоз костюмов «Золушки» и «Феи» одновременно…

Ольга продолжала «дымиться»:

— У меня вся ж… синяя. Я так до пенсии не доживу!.. — Ой, Оля, синежопая ты моя! Тебе до пенсии — как мне до моей первой девственности…

Женька-полётчик, тут как тут, — не удержался от вопроса, пытаясь подражать говору Котовой:

— Людмила Тимофеевна, а шо, бывает и вторая девственность? — Женя, мальчик мой! В жизни всегда есть место подвигам — когда-нибудь и «куда-нибудь» — всегда бывает в первый раз…

Пашка стоял открыв рот, переводя взгляд с одного говорившего на другого. Он считал, что цирковые — это «небожители»! Но то, что он слышал сейчас, явно не укладывалось в его голове.

Котова, заметив внимательно слушающего Пашку посоветовала:

— Молодой человек, закройте рот, а то тоже потеряете целомудренность в этом месте, как я когда-то…

— Людмила Тимофеевна! Если бы вы знали, как мне с этими дебилами хреново!.. — слезливо пожаловалась Ольга, видимо, расчитывая на поддержку.

Котова, докурив, решила закончить затянувшееся обсуждение, подведя итог:

— Оля! Это — цирк! А плохой п…де — плохо везде!..

…Нахохотавшись, артисты разошлись по своим делам, готовясь каждый к своему выступлению.

Котова глянулась в настенное зеркало, подправила свезённую мундштуком губную помаду и пробурчала:

— М-да, как будто в… — далее шло довольно точное и «фривольное» сравнение, не рекомендованное для ушей несовершеннолетних. С лёгкой хрипотцой в голосе, скомандовала — Готовимся, бойцы!..

Ассистенты стали подводить на исходную «афганцев», безостановочно лающих и нетерпеливо рвущихся с поводков. Котова, покрикивая, то и дело их успокаивала, осаживала, по ходу продолжая остроумно матерно каламбурить.

Наконец форганг распахнулся.

На манеж вышла… — Королева цирковой арены…

Из шорной в очередной раз валил густой синеватый махорочный дым. Пашка, как раз попал в очередное облако, которое выпустил на волю куривший.

— Бонжур, Захарыч! — в дверном проёме появилась прищурившаяся и кашляющая ехидная физиономия молодого помощника, пришедшего на работу. — Гив мию, плиз, смокинг! — отмахиваясь от дыма и продолжая кашлять, блеснул он знанием иностранных языков.

— Чего? — чуть не поперхнулся Стрельцов, до этого мирно пивший чай и теперь благодушно куривший. — Какой смокинг?..

— Вот темнота дореволюционная! Дай закурить, говорю! Это — по-английски!..

— Для того, чтобы курить мою, (тут Захарыч ввернул недавно услышанное и понравившееся ему слово), — «фирму», надо иметь лёгкие с оглоблю! А у тебя, доходяга, грудь как у петуха коленка! — в свою очередь парировал выпад старик. — Это по-русски, хомут тебе в дышло!..

Пашка примирительно рассмеялся:

— Всё, — ничья! — и уже совсем радостно — Доброе утро, Захарыч!..

Пашка широко улыбнулся своему наставнику и насвистывая арию «мистера Икса», пошёл переодеваться в рабочую одежду. Впереди ждал обыкновенный цирковой день…

…Конюшня блистала чистотой и опрятностью. Каждая вещь находилась на своём месте однажды ей определённое. Лошади стояли в станках по кличкам строго в алфавитном порядке: «Алмаз», «Гранат», «Изумруд», «Малахит», «Рубин», «Сапфир», «Топаз», «Янтарь». Сбруи в шорной висели в том же порядке с теми же именными табличками. Что-то отыскать в хозяйстве Захарыча было делом нескольких секунд. Этим он и заведовал. Руководил же групповым номером джигитов Осетии, а следовательно и Захарычем с Пашкой, артист, с которым при встрече почтительно раскланивались в цирке все. Звали его — Казбек.

Иногда наступает желанное время в жизни артиста, когда его фамилия становится Именем. Здесь был иной случай, ещё более уникальный, когда имя заменило — всё.

Казбека знали в стране и за рубежом. Когда произносили его имя, сразу представлялся блистательный мастер-наездник и высочайший класс его номера. Он всего добился сам, работая до седьмого пота, и того же требуя с других.

— Он, как и я когда-то, начинал у Кантемировых. Захватил ещё самого старика Али-бека! Это была — школа! — Пашка понял по интонации Захарыча, что это высочайшая оценка, хотя названая фамилия ему ни о чём не говорила.

Конная труппа, куда устроился Пашка, называлась по имени руководителя и знаменитой горы — «Казбек». Вначале, правда, писалось осетинское название «Урсхох» («белая гора»), но оно как-то не прижилось. На афишах вечно печатали с ошибками. Казбек заводился, скандалил, пока однажды кто-то не посоветовал ему «не мудрить», а писать всем известное — «Казбек». Вскоре во всём цирковом мире стал известен этот конный номер и сам джигит.