Юрий Домбровский - Гений жанра

Поэт горячо принялся за чтение. Сначала он увлёкся Шиллером, особенно его юношескими трагедиями, затем он принялся за Шекспира, в письме к родственнице даже «вступался за честь его», цитировал сцены из «Гамлета». По-прежнему искал он и родную душу, увлекаясь дружбой то с одним, то с другим товарищем, испытывая после разочарования, негодуя на легкомыслие и измену друзей.

Последнее время его пребывания в пансионе в 1629 году отмечалось в его произведениях необыкновенно мрачным разочарованием, источником которого была совершенно реальная драма в личной жизни Лермонтова.

Срок воспитания его под руководством бабушки приходил к концу; отец часто навещал сына в пансионе, и отношения его к тёще обострились до крайней степени. Борьба развивалась на глазах Михаила Юрьевича, она подробно была изображена в его юношеской драме.

Во всяком случае именно об этом свидетельствовало его предсмертное письмо сыну, в котором он с любовью обращался к нему: «…Ты одарен способностями ума, не пренебрегай ими и всего более страшись употреблять оные на что-либо вредное и бесполезное: это талант, в котором ты должен будешь некогда дать отчёт Богу! Ты имеешь, любезнейший сын мой, доброе сердце… Благодарю тебя, бесценный друг мой. За любовь твою ко мне и нежное твоё ко мне внимание…»

Стихотворения того времени – яркое отражение пережитого поэтом. У него появилась склонность к воспоминаниям: в настоящем, очевидно, было немного отрады. «Мой дух погас и состарился», – писал он, и только «смутный памятник прошедших милых лет» ему оставался «любезен». Чувство одиночества переходило в беспомощную жалобу – депрессию. Юноша готов был окончательно порвать с внешним миром, создавая в уме своём «мир иной и образов иных существованье», считая себя «отмеченным судьбой», «жертвой посреди степей», «сыном природы». Ему казался «мир земной тесен», порывы его «удручены ношей обманов», перед ним то и дело возникал бледный призрак преждевременной старости… В этих излияниях, конечно, было много юношеской игры в страшные чувства и героические настроения, но в их основе лежали безусловно искренние огорчения юноши, несомненный духовный разлад его с окружающей действительностью.

К 1829 году относились его первый очерк «Демона» и стихотворение «Монолог», предвещающее «Думу». Юный поэт отказывался от своих вдохновений, сравнивая свою жизнь с осенним днём и рисуя «измученную душу» Демона, живущего без веры, с презрением и равнодушием ко «всему на свете». Немного спустя, оплакивая отца, он себя и его называл «жертвами жребия земного»: «ты дал мне жизнь, но счастья не дано!..».

Весной 1830 года Благородный пансион был переименован в гимназию, и Лермонтов оставил его. Лето он провёл в Середниково подмосковном поместье брата бабушки Столыпина. Неподалёку от Середникова жили другие родственники Лермонтова – Верещагины. Там случилась небольшая история: кузина Сашенька Верещагина познакомила его со своей подружкой Катей Сушковой, соседкой по имению. По своей влюбчивой натуре, Михаил тут же влюбился в неё, но та лишь подсмеивалась над ним, называя его «отроком с сентиментальными суждениями» и угощала булочками с начинкой из опилок. Этого уже юный Лермонтов стерпеть не мог и подложил ей в сумочку лягушку.

Боже, сколько было потом крику! Сушкова позже назвала эти шалости романом о двух частях: в первой была торжествующая и насмешливая героиня Сушкова, во второй – холодный и даже жестоко мстительный герой Лермонтов. На самом же деле влюблён юноша был тогда в свою соседку по московской квартире на Малой Молчановке – Вареньку Лопухину, которая также была влюблена в юного поэта и даже позировала ему, когда он писал её портрет акварельными красками. Они подружились с первых дней пребывания Лермонтова в Москве – сразу же, как познакомились. Восемнадцатилетний поэт посвящал ей свои стихи, писал ей письма и записки, но родители Вареньки, особенно её отец, были категорически против их отношений, готовя своей дочери более выгодную партию. Много чего ещё потом произошло разного, но любовь к Вареньке Лопухиной Лермонтов хранил до конца своей жизни, как и она, впрочем, хотя и несколькими годами позже была выдана за действительного статского советника Бахметева, который был старше неё почти на двадцать лет.

В то же лето внимание юного поэта сосредоточилось на личности и поэзии Байрона. Он впервые сравнивал себя с английским поэтом, сознавал сходство своего нравственного мира с бунтарским байроновским. На фоне всего этого вряд ли увлечение черноокой красавицей Сушковой можно было признать столь поглощающим и трагическим, как его рисовала позже сама героиня. Тем не менее это не мешало «роману» внести новую горечь в сердце поэта, и он действительно отомстит ей немного позже жестоко и хладнокровно – уже без помощи лягушки. Но всему своё время…