Татьяна Вирта - Физики и лирики - истории из жизни ученых и творческой интеллигенции

– Ну, да. А что?

– Я их ненавижу, эти лыжи! – с ожесточением воскликнул Рудольф. И мы услышали следующую историю.

Как только 31 января 1945 года ему сравнялось шестнадцать лет, он получил повестку в военкомат. Призыв в армию. Мобилизации подлежали все шестнадцатилетние юнцы, и как-нибудь увернуться от этого в то время было совершенно невозможно. Новобранцы, до той поры не державшие в руках никакого оружия, прошли ускоренное обучение военному делу, после чего их погнали для тренировки на лыжах в многокилометровый поход.

– Мороз был отчаянный, дул сильный ветер, – вспоминал Рудольф. – Мы все продрогли в брезентовых бушлатах, ноги окоченели, у некоторых были отморожены пальцы. А я простудился и заболел воспалением легких. И больше месяца провалялся на госпитальной койке. А когда вышел из госпиталя, худой и истощенный, был признан для строевой службы негодным. Так что в армию я больше не вернулся. А лыжи с тех пор возненавидел и никогда на них не вставал!

Слава Богу, ему повезло. Был конец апреля 1945 года, Германия находилась на краю катастрофы, – что было бы с ним, если бы в эти роковые дни конца войны он попал в армию?!

Но впереди был май, безоговорочная капитуляция Германии, и тысячи таких вот шестнадцатилетних, как Рудик, юнцов остались живы!

Сестра моего мужа, в то время Елена Каган, а ныне Елена Ржевская, известная писательница, прошедшая с действующей армией путь от Москвы до Берлина, вернулась домой целая и невредимая с багажом фронтовых впечатлений, и они стали основной темой ее творчества. Брат, Борис Каган, продолжал успешно работать как специалист в области автоматики и вычислительной техники, применяемой в военном производстве, космических программах, на транспорте и пр. Б.М.Каган – доктор технических наук, профессор, лауреат Государственной премии.

Но вернемся в нашу мирную, московскую жизнь. В мастерскую Силиса, Сидура и Лемпорта на Комсомольском проспекте нас с моим мужем привел в начале шестидесятых годов наш близкий друг, писатель Илья Зверев (1926—1966 г). Начинающей журналисткой я однажды попала к Звереву на литературный семинар, который он проводил в ЦДЛ. По какой-то необъяснимой причине Изольд обратил тогда внимание на меня, и мы с Изольдом и Женей Кожиной-Кониц, его женой, подружились навсегда.

Мой муж, еще недавно имевший на своих работах гриф секретности, а возможно, и двойной секретности «СС», участник «атомного проекта», постоянно нарушал рекомендации спецслужб держаться подальше от всяких сомнительного свойства компаний и уж тем более приводить в них иностранцев.

Как шутливо писал в свое время Александр Сергеевич Пушкин в альбом своему приятелю князю Павлу Вяземскому:

Но одно дело остроумная шутка, а другое – если вам всерьез будут давать указания, как вам надлежит вести себя в частной жизни. Мой муж менять свой образ жизни не собирался. И мы продолжали бывать в мастерской Вадима вместе с Изольдом и Женей, сами по себе и со своими друзьями.

Я тогда активно занималась переводом югославской литературы (как в те времена, до развала этой страны, она называлась), следила за периодикой и в одном номере журнала «SYET», к своей радости, обнаружила статью о творчестве Вадима Сидура. Надо сказать, что в «Советском Энциклопедическом словаре» издания 1989 года вы не найдете имени Вадима Сидура. Между тем статья в журналe «SYET» была опубликована в 1976 году. К сожалению, она у меня не сохранилась, но судя по тому, что на рисунке В.Сидура, который он подарил мне на память за то, что я перевела для него эту статью на русский язык, его рукой сделана надпись: «Тане Вирта от Вадима Сидура, 18.v. 76», это так и есть.

Рисунок этот изумительный, на нем Мастер и Муза, вечно молодые, влюбленные и счастливые. Он висит у меня в изголовье над кроватью, и в минуты печали или грусти я на него смотрю с надеждой на то, что может быть, не все еще позади и впереди у нас будут какие– то светлые минуты.

Между тем «подпольное» существование у себя на Родине, безвестность, отсутствие упоминаний в прессе и на ТВ, отсутствие выставок или крупных официальных заказов не могло сдержать все расширяющуюся людскую молву о талантливом скульпторе, обитающем в московском Подвале. Слава – это такая субстанция, которую невозможно удержать в закрытой колбе. Иной раз слава, как и слова, вырывается наружу.