Татьяна Вирта - Физики и лирики - истории из жизни ученых и творческой интеллигенции

При реконструкции Кутузовского проспекта пришлось потеснить ограду стоящей напротив церкви св. Николы в Хамовниках, и часть ограды, сложенной из известняковых блоков, Сидур перетащил к себе в мастерскую – рассказывает дальше в своем интервью Вадим.

«И вот именно из этих камней, – говорит он, – в какой-то степени неожиданно для самого себя, я вырубил несколько скульптур, совершенно отличающихся от того, что я делал перед этим, и можно вести отсчет, считая их НАЧАЛОМ… Головы и фигуры, высеченные мною из камней церковной ограды…»

Это мистическое Начало нового этапа, определившее дальнейшее направление творческих поисков мастера, думаю, не стоит связывать с его религиозностью. Вопрос о его внутренней вере глубоко волнует Вадима Сидура, и в том же интервью своему издателю он совершенно определенно высказывается по этому поводу:

«Под религиозным… я понимаю христианские заповеди, ибо до сих пор люди не смогли сформулировать ничего более человечного. Я не верю, что не все кончается земной жизнью. Я знаю, что умрут ВСЕ и НЕ ВОСКРЕСНЕТ НИКТО, и в этом я вижу высшую демократичность истинно божественного НАЧАЛА».

Приняв христианские заповеди для себя как свою основную религию, скульптор живет и работает, руководствуясь ими. Ему, восемнадцатилетним парнишкой в чине младшего лейтенанта, командиром пулеметного взвода оказавшемуся на передовой, тяжело раненному и изувеченному, свыше был дан ясный знак и под мирным небом послевоенного времени продолжать борьбу со ЗЛОМ и НАСИЛИЕМ.

Спустя несколько лет, в 1980 году, в другом интервью тому же Карлу Аймермахеру Вадим Сидур говорит:

«Сотни, тысячи, миллионы людей погибли от насилия, проявленного по отношению к ним другими людьми в самых чудовищных и даже фантастических формах. Пули, виселицы, бомбы, газовые камеры, концлагеря, пытки, смертная казнь – это перечисление невозможно продолжать, ибо оно бесконечно. Кажется, должно бы это когда-то прекратиться! Но человечество, как бы лишенное разума, ничему не научается. Людская память слишком коротка, слаба и несовершенна. Меня постоянно угнетало и угнетает физическое ощущение бремени ответственности перед теми, кто погиб вчера, погибает сегодня и неизбежно погибнет завтра».

И Вадим Сидур создает образы людей, пострадавших от ЗЛА и НАСИЛИЯ, напоминая тем, кому удалось выжить в страшной мясорубке войны, о мучениях тех, кто прошел ее с оружием в руках и за всех нас принял на себя все последствия развязанной бойни. Этот великий скульптор создает обобщенный, метафорический образ пацифизма таким, каким он его понимает.

О своем ранении Вадим Сидур говорит так:

«Потом я был убит на войне. Но произошло чудо воскресения, и я остался жить. (Вопреки его же утверждению, что «не воскреснет никто». – Т.В.) Иногда мне даже кажется, что это было предопределено для того, чтобы я смог в конце концов оставить «Памятник погибшим от насилия», «Треблинку», «Памятник погибшим от бомб»…

Я остался жить, но это произошло не сразу. Довольно долго я раскачивался между жизнью и смертью в госпиталях для «челюстных и полостных», среди людей без челюстей… Операцию мне сделали в Центральном институте травматологии и ортопедии. Там же изготовлялись искусственные лица для тех, кто в прямом, а не в переносном смысле потерял свое собственное на войне… Это осталось во мне навсегда… Многие годы я пытаюсь и не могу освободиться от того, что переполнило меня в те времена».

Мы с Рудольфом Мессбауэром замерли на пороге мастерской. Перед нами белокаменная скульптура «Раненый», вытесанная из тех самых блоков бывшей церковной ограды. Белый кокон головы, плотно обмотанный бинтом, и только узкая щель рта, оставшаяся незабинтованной, говорит о том, что там, под этим гипсом, еще кто-то дышит, мыслит, возможно, даже силится что-то сказать, а может быть, просит дать ему пить:

– Воды! Дайте мне глоток воды!

Никогда до тех пор не видела я Мессбауэра в таком состоянии, в каком он находился при входе в это святилище скульптора. Какие чувства владели нашим другом, хотя и не причастным к злодеяниям фашизма, – он 1929 года рождения, – однако же сыном того самого народа, который пошел вслед за Гитлером навстречу национальной катастрофе?!

Рудольф Мессбауэр был поражен, потрясен и – подавлен. Пожимая крепкую руку Вадима, он поневоле остановился взглядом на грубом и глубоком шве, несколько искажавшем левую щеку скульптора, в челюсти которого все еще сидели осколки разрывной немецкой пули «дум-дум». От смущения Рудольф замялся, начал говорить с Сидуром по-немецки, и в растерянности взглянул на меня. Тогда я впервые заметила слезы в глазах нашего друга Рудольфа Мессбауэра, великого ученого, лауреата Нобелевской премии и многих других наград и званий.