Павел Нерлер - Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности

Где-то и однажды случилось, или стряслось, знакомство с Гией Маргвелашвили. Этот влюбленный в русскую поэзию грузинский филолог, этот тонкий и хитрый боец-шахматист на фронте возвращения русской литературы истомившемуся по ней читателю, этот гроссмейстер тостов, в искусстве импровизации которых он не знал себе равных, стал ближайшим Шуриным другом и чуть ли не вторым его alter ego.

Впрочем, оба были классическими «беллАгвардейцами» [28] То есть «гвардейцы, преданные Белле». , готовыми в мановение ока забыть обо всем и всех, в том числе и о друге, если на горизонте появлялась Ахмадулина. Недаром героиня этого культа не стала разъединять их в своих стихах:

Из московских гостей выделял и очень уважал – даже побаивался: меткости оценок – Межирова, дружил с Владимиром Соколовым и Михаилом Синельниковым.

Тбилиси, Тифлис, служил превосходной кулисой для одиноких или дружеских блужданий, предоставляя для вдохновения (не обязательно поэтического, довольно и кулинарного!) и тропинки Ботанического сада, и забегаловки на вокзалах, и каменные скамьи серных бань, и духаны на Земмеля или вокруг Колхозной, и хашные Авлабара. Нередко, после обхода избранных мест из посиделок с друзьями, Шура, Гия и кто-то еще заваливались как бы по контрасту – в по-московски опрятную и уютную квартирку Эмы и Симы Фейгиных. А если Тбилиси вдруг оказывалось недостаточно, а душа горела, то почему же не сорваться в Мцхету, Цхнети или Самтавро?

Чаще всего Шуру и Гию видели вдвоем, но их, а точнее его компания, или его, Цыбулевского, круг был гораздо шире. Большинство входивших в него были художниками: тут и Гаянэ Хачатрян, и Гоги Мазурин, и Георгий Зурабов, и Александр Бажбеук-Меликов, и Василий Шухаев, и Кирилл Зданевич, и фотограф Додик Давыдов, и коллеги по институту: Шура Гвахария, Гоги Антелава, Нисан Бабаликашвили, Тамаз Чхенкели, неразлучные Тома Фрадкина и Ляля Пхакадзе. Разумеется, и Элла Маркман, и Левка Софиниади, живший, правда, не в Тбилиси, а в Цинцкаро [30] Древнее село в Цалкском районе в Южной Грузии (Квемо-Картли). В записных книжках А.Ц. встречается как написание Цинцкаро, так и Цин-Цкаро. возле Марнеули. Как и Шурин солагерник – художник Валентин Сергеевич Контарев [31] Контарев Валентин Сергеевич (1888–1968) обучался живописи и скульптуре в Высшем училице живописи, ваяния и зодчества в Москве (1907–1912), истории искусств – в Московском археологическом институте, медицине – в ростовском Донском университете, а игре на скрипке – в Донской консерватории. С 1925 г. проживал в Сухуми, где имел ювелирно-граверную мастерскую, преподавал в художественной школе историю искусств, анатомию, графику и композицию. Один из организаторов Союза художников Абхазии, его персональнал выставка состоялась в 1934 г. в Сухуми. Был репрессирован и находился в том же лагере в Рустави, что и А. Ц. Там, в лагере, Контарев написал его портрет. – сухумский «Старик», постоянно возникающий у Цыбулевского на всех уровнях его словесности.

Увы, мало кто из тогдашних друзей, приятелей или гостей оставил хотя бы скупые, но письменные воспоминания о Шуре и об их общем социуме. При этом почти все написавшие – литераторы: Эммануил Фейгин, Борис Гасс, Ушанги Рижинашвили, Хая-Мерав Бабаликашвили и даже Стасик Куняев (не без антисемитского запашка, как и все у него). Другие русские поэты – гости Тбилиси – составили авторский коллектив посвященного А. Цыбулевскому поэтического «Венка» (приложение 2).

Еще в начале 1960-х годов Шура влюбился в Киру Вольфензон, красавицу еврейских и польских кровей [32] Ее польский дедушка был, по разным рассказам, не то губернатором, не то одним из архитекторов Батуми. . В середине 1960-х годов они поженились, а 1 января 1968 года у Шуры с Кирой родился чудесный младенчик – сын, которого (видимо, для того чтобы не путать с отцом) назвали Сашей. Примерно в 1970 году они съехались в одну квартиру (или «секцию», как тогда говорили) в многоквартирном доме на Коста Хетагурова, 4, – по-над Курой [33] «Пограничном», как его назвал Фейгин в своей посвященной Цыбулевскому прозе. Шура жил в шестом подъезде на пятом этаже. . Гаянэ первым делом украсила Шурину полуспаленку (она же полукабинетик) своей роскошной фреской. Появился и несколько более устойчивый быт, которым управляла – увы, по своему разумению – Жека, или тетя Женя [34] Лицом – копия с Надежды Яковлевны Мандельштам. , сестра Кириного отца. На кухне поселились птички – сначала канарейка, потом попугай Кирюша.