Анатолий Горшков - Приказано - выстоять!

«Дракон» (так прозвали ведущего группы из-за нарисованного на борту дракона) начал штурмовку станции. Расчет строился на том, чтобы разрушать выходные пути. Бомбы легли рядом с полотном, воздушной волной свалило будку стрелочника. Вслед за «драконом» с воем ложились на крыло и шли в пике его ведомые.

Короб ждал. Два или три раза ствол «максима» описал траекторию, весьма близкую к той, что требовалась для точной стрельбы.

– У них пули трассирующие, – объяснял со знанием дела кто-то рядом. – Не думают, что себя демаскируют.

Самолеты отбомбились быстро, не причинив на этот раз большого вреда. Но своему правилу – пройтись на бреющем над местом штурмовки – не изменили. Короб не успел за «драконом». Второй фашист низко шел над путями, едва не задевая телеграфные столбы. Звонкая очередь коробского «максима» резанула по ушам, но пули прошли позади самолета. И тут же новая огненная струя ушла с земли, пикировщик, казалось, сам налетел на нее. Неужели попал? Густой клуб дыма рванул из-под капота самолета. Он нехотя лег на крыло, клюнул носом вправо-влево и исчез за вершинами сосен. Мы замерли. Глухой мощный взрыв всколыхнул, казалось, и землю, и всех бойцов. Я видел, как выскакивали из щелей, из укрытий люди и бежали туда, откуда поднимался над лесом черный столб дыма – все, что осталось от стервятника.

Журило отплясывал чечетку. Короб слез с седла, и на лице его застыло растерянно-виноватое выражение. Он словно удивлялся самому себе:

– Ага! – закричал Журило, увидев меня. – Я що казав? Наш Вася бревно на доски разрезать может из пулемета. А тут такая махина, шо грех не попасть в нее.

Днем элеватор бомбили еще дважды, но теперь уже куда подевалась беспечность врага. Сбитый самолет сослужил нам добрую службу, заставив летчиков держаться повыше и подальше от секторов обстрела наших пулеметов. К вечеру еще четыре из них стояли на «вертушках Короба». Тогда же вечером я доложил Жаворонкову:

– Погружено и отправлено миллион пудов хлеба. Осталось тысяч 200–250…

– Вывезти нужно до зерна, – сказал Василий Гаврилович. – На Украине мы почти весь хлеб потеряли, так что он на вес золота сейчас.

В тот же вечер, 8 октября, в штаб пришел Васильев. До пояса голый, измазанный мазутом. Я невольно улыбнулся.

– Прямо с паровоза, – объяснил он, – ремонт заканчиваем. Мои ребята вернулись из разведки. В Федоровском свиносовхозе свиньи брошены, а начальство уехало в Тулу. Две свинарки там остались.

– Далеко это? – спросил я.

– Километров семь. Коротков там с бойцами для охраны остался, связных прислал. Что делать будем?

– Ты, Иван Дмитриевич, иди умойся и приходи. Что-нибудь придумаем.

– И еще одно, – продолжал Васильев. – На спиртзаводе стоят две цистерны со спиртом. Целехонькие, неначатые. Как бы не прознали наши орлы. Своим-то я запретил о них говорить.

– Выставить охрану. Потом со спиртом решим. Васильев ушел.

– Когда-нибудь ты свиньями занимался? – спросил я Аникушина.

– Откуда? – удивился тот. – Не знаю, с какого бока подойти к ним.

Вернулся Васильев.

– Вот что, Иван Дмитриевич, – я взял карту Тульской области. – Снимай своих людей с погрузки зерна, – работы тут немного осталось, – и займитесь хрюшками. Кстати, сколько их там?

– Шесть тысяч с лишним.

– Будем эвакуировать в Тулу.

Утром был в Федоровском. Ночью удалось связаться с обкомом партии, в Плавск тут же пошла телефонограмма о выделении вагонов под перевозку свиней. Такой щедрости не ожидал. Полным ходом шла эвакуация заводов, и каждый вагон был на вес золота. Однако Васильева я застал в Федоровском хмурым и озабоченным.

– Вагонов в Плавске на все это добро, – он кивнул в сторону огромного загона, где после кормежки тихо лежали свиньи, – не хватит. Говорил с начальником станции. Четыре тысячи увезут, а здесь шесть тысяч триста. Вчера пересчитали…

– Надо добывать вагоны, – сказал я.

– В Плавске, – сказал Коротков, вынырнувший из-за спины Васильева, – я все обшарил. Нет вагонов. Как бы и те, что дали, не забрали. Там ребят сторожить оставил…

– Поехали в Плавск, – кивнул я шоферу. – А ты, Иван Дмитриевич, далеко от телефона не отходи. Через час позвоню.

Странно было ехать по проселочной дороге, где не видно ни одного следа от машины или телеги. Тысячи копыт перетолкли пыль, и она осела толстым слоем на кустарниках, на листьях деревьев.

Километров через пять мы догнали шестерых бойцов из отряда НКПС, которые гнали свиней.