Людмила Агутина - Леонид Агутин. Авторизованная биография

Я внимательно смотрела сквозь стекло вдаль, но на горизонте никого не было. Приходилось снова бежать к телефону.

– Лёнечка, ты выходишь?

– Выхожу, выхожу, не волнуйся, – раздавалось на другом конце провода.

Я вновь прилипала к окну. Вот-вот должен появиться. Но опять – никого. Тогда я начинала возмущаться и суровым голосом говорила в трубку:

– Лёня! Ты все еще дома?! Посмотри на часы. Ты же в школу опаздываешь!

А он мне совершенно спокойно:

– Мамочка, ну что ты так волнуешься. Я же сказал, что выхожу, – вот я и выхожу.

Окно запотевало от моего дыхания, ноги немели от напряжения, а сын не торопился.

Наконец, я замечала в конце дороги маленького человечка, в пихоре, с рюкзаком за плечами. Это был мой сын. Шел он не торопясь, разглядывая все по сторонам, о чем-то мечтая, вероятно, как всегда, напевая себе под нос. И не волновали его ни звонки, ни опоздания на уроки – об этом просто не думалось…

У Лёни был свой мир, в котором он жил, а мы, взрослые, постоянно вытаскивали его оттуда в нашу реальную действительность.

К сожалению, несобранность мешает ему и по сей день. «Это мой главный бич. Я всегда честно начинаю своевременно собираться. Собираюсь, собираюсь и… опаздываю. Переживаю… и вновь опаздываю. Я не умею что-то делать вовремя», – нередко сокрушался он. Но, на счастье, рядом с Лёней работают замечательные люди, которые не только прощают ему эту маленькую слабость, но и делают все, чтобы она его не подводила.

Таня, бывший его костюмер, как-то рассказывала:

«В канун Нового, 1997 года в Кремле шли съемки заключительного концерта «Песня года-96». По сценарию в 17 часов 00 минут все исполнители выходили к зрителям на приветствие и общую песню. Но… как обычно, Лёнька закопошился.

За пять минут до начала концерта мы только подъехали к Васильевскому спуску, где ждала служебная «Волга» фирмы АРС, которая и доставила нас в Кремлевский Дворец. Чувствуя, что мы катастрофически опаздываем, Лёня в машине переоделся и, влетев со служебного входа в здание, помчался к сцене. Гример на ходу, как могла, накладывала ему грим.

В это время все артисты уже стояли на сцене. Под звуки фанфар медленно пошел занавес. Когда он открылся, Лёня был среди участников концерта и, пробираясь на свое место, вместе со всеми пел:

А вот еще из ряда вон выходящий случай.

Большая группа артистов вылетала на концерты спецрейсом с военного аэродрома, куда все добирались на своих машинах.

Когда подъехали мы, ни одной машины уже не было, а летное поле – пустынно…

– По-моему, вы опаздываете, – встретила нас дежурная.

– А по-моему, мы уже опоздали, – ответил Лёня, – но лететь-то надо!

Дежурная нехотя подняла шлагбаум, и мы на всякий случай проехали к штабу. Машину остановил офицер с рацией.

– Артисты-то уже улетели, – сказал он твердо.

– Вы видели, как самолет взлетел? – уточнили мы.

– Нет. Но я видел, как он уехал на рулежку.

– Миленький! – дико завопила я. – Свяжитесь по рации с пилотом, попросите, чтобы не взлетал: Агутин приехал.

– А я что!.. Связь есть только у руководителя полетов, – растерялся офицер и указал на здание: – Второй этаж, четырнадцатый кабинет.

В одно мгновение я стояла перед командиром и повторяла ту же самую просьбу…

– Скажите, пожалуйста, где стоит самолет, или дайте сопровождающего, – попросила я, уже немного успокоившись.

– Никуда не надо ехать. Самолет за вами вернется.

И действительно, через несколько минут крылатая громадина, на борту которой было более сотни человек, подруливала к месту посадки пассажиров. В каждом иллюминаторе торчало по две-три недоумевающих физиономии наших друзей. Они не понимали, что происходит. Нам подали трап, и мы поднялись на борт.

Встретили нас криками «ура!». Удивление сменилось бурной радостью, что Лёня успел и теперь мы летим все вместе!..»

Второй класс музыкальной школы сменился третьим, третий – четвертым…

Учился Лёня ровно, без особых достижений, а может быть, и без особого желания. Программа, состоящая из классических произведений, требовала усидчивости и серьезной работы. Нередко приходилось напоминать и даже заставлять его сесть за инструмент.

Когда я, наконец, не выдержала и заявила, что мне все это надоело и надо оставить занятия в музыкальной школе, Лёня, посмотрев на меня изумленно, уверенно сказал: