Астрид Холледер - Предательница. Как я посадила брата за решетку, чтобы спасти семью

– В полиции, говорите, барышня? Ничего лучше придумать не смогли?

И поставит мне кол за экзамен. Меня считали серьезной и благоразумной ученицей, а не хулиганкой. За что меня могли бы забрать в полицию?

Я и сама не знала, что я тут делаю.

Время тянулось. Мысли ходили по кругу. Кор, похоже, совершил что-то действительно серьезное, но я не могла даже предположить, что именно. Он всегда был добр ко мне, и я видела, как хорошо он относится к своей маме, сестре, сводному брату, да и вообще ко всем. На какое преступление он способен? Что теперь будет? Как долго еще мне здесь сидеть и за что? Даже если Кор в чем-то виновен, то зачем им понадобилась я?

Я думала о Фрэнсис. Она с Соней или ее отдали в Службу опеки, как они угрожали еще в квартире? Я думала, насколько все это может быть связано с Вимом. Ведь они с Кором все время были вместе…

Еще через пару часов дверь распахнулась, и в камеру ввалился здоровый мужик.

– Подпиши! – рявкнул он, протягивая мне какую-то бумагу.

– Подписать? – удивилась я.

– Да, подписать! – снова рявкнул он.

Я прочитала документ. В нем говорилось, что я арестована по делу о похищении Хайнекена.

Похищение Хайнекена? Что это значит? Я испугалась, и перед моими глазами промелькнули кадры из недавно виденного мной фильма по мотивам «Процесса» Франца Кафки. Как бы мне самой не оказаться персонажем какого-то кафкианского кино, подумала я, и отказалась подписывать. Я боялась, что, подписав, обреку себя на вечное заточение.

Однако здоровый мужик был не согласен с моим отказом. Он приблизил свое лицо к моему и прорычал:

– Подписывай немедленно! Сию секунду подписывай!

Потрясенная его злобой, я быстренько поставила подпись, хоть и не понимала, что подписываю. Затем меня привели в другую комнату, где велели вытянуть руки перед собой и остригли ногти. Это напугало меня. Зачем они остригли мои ногти? И что еще они будут со мной делать?

Двадцать пять лет спустя я получила доступ к своему досье и узнала, зачем это было нужно. Они искали следы химикатов, которыми были обработаны деньги, уплаченные в качестве выкупа за Хайнекена. Полиция хотела выяснить, не прикасалась ли я к ним.

Я была напугана до смерти. Меня насильно увезли из дому, я понятия не имела, где нахожусь, сидела взаперти, со мной не разговаривали, я не могла уйти и была во власти совершенно незнакомых людей, которые могли делать со мной все, что хотят.Страшнее не бывает. Мысль о том, что это полиция, больше не казалась мне успокаивающей.

Обрезав мои ногти, они повели меня на допрос. Мне было семнадцать, я была несовершеннолетней и в жизни не встречала адвокатов. Собственно, тогда я и не знала, что имею право на адвоката. Меня допросили. Они показывали мне фотографии Роба Грифхорста, Франса Майера, Яна Белльаарда, Кора и его сводного брата Мартина Эркампса. Я совершенно не помню, что говорила, но вряд ли могла сказать много, поскольку ничего не знала.

Похоже, следователи быстро это поняли. На следующее утро дверь камеры открылась, и меня выпроводили на улицу без каких-либо объяснений. Я со всех ног рванула прочь, опасаясь, что они изменят свое решение.

Оказавшись дома (мы еще раз переехали, на сей раз с Бентинкстраат на Марко Полостраат), я не обнаружила в квартире ни души. Где все? Затем в дверь постучали. Эта была наша соседка сверху с Фрэнсис на руках. Хоть она нашлась! Это было главное, остальные в состоянии позаботиться о себе сами. Соседка сказала, что Соня попросила ее на какое-то время взять Фрэнсис к себе.

– Слава богу! Спасибо, соседушка! – сказала я с чувство огромного облегчения. Потом я поинтересовалась, не знает ли она, где все остальные.

– Герарда тоже забрали. Я слышала страшный шум на лестничной клетке, весь дом заполонили полицейские в боевом снаряжении, прямо как в кино. В окно было видно, как его сажают в машину и увозят. Твоя мама сегодня утром отправилась домой к Соне и не вернулась. По телевизору сказали, что и она в полиции.

– И Соня там же, – добавила я. – Нас вместе забрали.

– Вот беда-то, милая моя, – участливо вздохнула соседка.

Сердечность ее тона так резко контрастировала с недавними суровыми испытаниями, что я на пару минут раскисла.

– Что происходит? Что случилось? Я хочу, чтобы маму отпустили, а что делать, не знаю. Как мне быть? – рыдала я.

– Ну ладно, ладно, что ты. Все будет хорошо, – сказала соседка. – Следователь, который опрашивал меня насчет вас, оставил мне свою визитку. Наверное, тебе стоит ему позвонить.