Андрей Судоплатов - Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 2

Костромин быстро и деловито подвел итог судебного заседания. По его словам, меня судят не за эти операции против врагов советской власти. Суд полагает, что я руководил на своей даче другими тайными операциями, направленными против врагов Берия. Я тут же попросил привести хотя бы один конкретный факт террористического акта с моим участием против правительства или врагов Берия. Костромин жестко возразил: дело Берия закрыто, и точно установлено, что такого рода акции совершались неоднократно, а поскольку я работал под его началом, то также являюсь виновным. Однако суд в данный момент еще не располагает на сей счет соответствующими доказательствами. С этими словами он закрыл слушание дела, дав мне возможность выступить с последним словом. Я был краток и заявил о своей невиновности и о том, что расправа надо мной происходит в интересах украинских фашистов, империалистических спецслужб и троцкистов за рубежом. И наконец, я потребовал реализовать мое законное право ознакомиться с протоколом судебного заседания, внести в него свои замечания. В этом мне было тут же отказано».

Вот так и сработал наш суд. Что тут можно сказать? Может быть, упомянуть фразу, произнесенную одним из героев известного фильма: «Да здравствует наш советский суд, самый гуманный и справедливый суд в мире»…

Словом, отцу зачитали приговор, который в точности повторял обвинительное заключение прокуратуры с одним добавлением: «Суд не считает целесообразным применение ко мне высшей меры наказания — смертной казни (значит, такая все же предусматривалась. — Авт.) и основывает свой приговор на материалах, имеющихся в деле, но не рассмотренных в судебном заседании».

Отца приговорили к пятнадцати годам тюремного заключения по статьям 17, 58 п. 1б УК РСФСР. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал. Это случилось 12 сентября 1958 года. Со времени ареста отца в 1953 году он провел в тюрьме уже пять жутких, мучительных лет.

После суда отца в спецвагоне отвезли во Владимирскую тюрьму, в которой он не раз бывал в свое время по служебным делам. Поместили его в больничном корпусе. Мы ездили туда два раза в год на свидания. Они проходили на первом этаже главного здания тюрьмы. Технология входа такова: в вестибюле за стойкой — дежурный офицер, предъявляешь паспорт, он его кладет в нишу ящика на стене, потом проходишь налево по коридору и в конце справа — узкая комната с железными решетками и полупрозрачным стеклом в единственном окошке. Посередине комнаты большой стол, по бокам — скамейки, на обеих стенах — картины (фотокопии), в углу у входа — тумбочка с графином. Мы входили тогда, когда отец был уже в комнате, рассаживались: отец и сотрудница-сержант — с одной стороны стола, мы — с другой. Разговор длился 30–40 минут. «Лишнее» говорить не разрешалось. Каждая беседа записывалась, мы это знали. Первыми комнату всегда покидали мы, при этом всякий раз отец говорил нам, ребятам: «Осторожно, голову» (низкая дверь). У дежурного получали паспорта — и на улицу.

Переписка была такая: мы, то есть мама, я, брат, родственники — могли писать когда угодно, сколько угодно, отец же — одно письмо в месяц.

Мать писала отцу почти каждый день. Мамины письма отец привез из тюрьмы, они и сейчас находятся у брата.

По мере взросления накапливались знания об отце, его работе. Если поначалу для меня он был просто генерал, каких было много, то потом я уже знал, что он не простой генерал, а прошел тяжкий путь от рядового чекиста — с четырнадцатилетнего возраста, до руководителя разведывательно-диверсионной службы органов безопасности Советского государства.

О том, с каким доверием к нему относился товарищ Сталин, говорит такой факт: во время подготовки и проведения Ялтинской конференции, когда наркомы внутренних дел и государственной безопасности, а также их замы были в Ялте, два человека две недели руководили наркоматами СССР: Судоплатов — НКГБ, Богдан Кобулов — НКВД.

Наше положение в эти годы немного улучшилось. Опасаясь, что ее лишат пенсии, мама, как выше я уже упоминал, научилась шить и скоро как портниха стала пользоваться популярностью среди новых друзей из мира искусства, что приносило ей дополнительный заработок. И когда Хрущев урезал военные пенсии, она по-прежнему была в состоянии содержать нас, детей, и свою мать. МВД попыталось было отобрать у нас квартиру в центре Москвы, но не смогло сделать это на законных основаниях, поскольку мама была участником войны и получала военную пенсию.