Утром же комендантша демонстрировала нам матрацы, заблеванные с пятого по первый этаж. Эти матрацы, как языки, вывешивали из окон не то на проветривание, не то на просушку. Я действительно припоминаю, что коллегу Мишу немного рвало. Спорить было нечего.
- Вас нюхать - закусывать хочется! - орала комендантша.
Но все обошлось, мы уехали целыми и невредимыми.
Потом, однако, в деканат пришло письмо с требованием провести расследование и всех расстрелять. Туда же комендантша прислала неосторожно оставленную в номере стенгазету "Собутыльник", куда наши товарищи-медики писали о своих впечатлениях от подруг и напитков. Впрочем, никто нас не тронул и концов не нашли. На следующий год меня снова отправили, но уже не в сам Калининград, а в Балтийск, на сборы. Правда, Оконный Блевун Миша, которого направили в другую зону, все равно мне крикнул:
- Леха! Покажи там этим писателям!...
Не привелось.
Гангстер был моим пациентом.
Удовольствие от этого общения я получал осенью 93-го года, когда заправлял хозрасчетным курортным отделением.
Гангстера положили ради денег, потому что к тому времени отделение уже дышало на ладан и катилось к неминуемой гибели. Никакого нервного заболевания, кроме махрового алкоголизма, у него не было. Моя начальница подружилась с ним, раскаталась перед ним в блин, легла под него (мои домыслы), возила его всюду с собой. В великодушии, причиненном белой горячкой, он пообещал вообще купить все здание с отделением вместе и сделать публичный дом со мной в качестве заведующего.
Как ни странно, он и вправду ворочал какими-то деньгами, что-то химичил.
Ходил в тройных носках трехмесячной выдержки, носил грязный свитер, выпячивал пузо, ел бутерброды с колбасой, небрежно относился к лечению. Развлекался в меру сил: воровал медицинские бланки и заполнял их на имя соседа по палате. "Общее состояние: желает лучшего. Кардиограмма: хреновая".
Часами просиживал в моем кабинете, глядел на меня рачьими глазами, чего-то ждал.
- А я сегодня убил человека, - вздохнул он однажды с порога. - А что было делать? Иначе бы он убил меня.
Было дело, мне понадобилось купить сотню долларов. Он торжественно выдал их мне и рассказал, что банк, которым он закулисно владеет, самый надежный из банков. Это был очень известный банк, но я не буду его называть. Его уже нет, по-моему.
В другой раз он, смеясь, посетовал на неприятности, доставленные ему милицией и госбезопасностью. Он допустил промах и взломал их базы данных - я не очень представляю, как он ухитрился это сделать, потому что в те годы даже не слыхивал про Интернет. Впрочем, люди его уровня уже, вероятно, имели в него свободный доступ.
- Приехали, - хохотал он. - Пушки вынули: "Ты что делаешь?!"
Наконец, гангстер открылся мне до конца. Оказалось, что он является членом тайной, глубоко законспирированной организации диверсантов, которых всего человек тридцать по стране. Еще в 70-е годы их специально готовили для совершения глобальных экономических преступлений. Об этом не знает ни одна живая душа, кроме меня. И мне теперь придется держать рот на замке.
А я-то его лечил.
В человеке все должно быть прекрасно - так учил меня некий ушлый наставник, под началом которого я подвизался в одной жуликоватой компании.
Еще он учил меня выглядеть хорошо, даже если все плохо. И я разгуливал в пиджаке и галстуке, аккуратно причесанный и с улыбкой на устах, пока все не рухнуло. Мне еле удалось выкрутиться.
Наставник мой, не раз упрекавший меня за пессимизм и требовавший фитнесса, забрался выше, а потому и падать ему было больнее.
Подвел меня несколько раз, скотина.
Однажды явился на дом с жалобами на какую-то сыпь, улегся на диван - посмотри меня, дескать. Я в этом деле плохо понимаю, отправил его на консультацию к однокурснице, которая сейчас доцент на кожной кафедре. Договорился с ней, все культурно было, с отменной вежливостью. Но потом возникли претензии.
Эта скотина явилась на консультацию с полной авоськой пустых пивных бутылок. Опоздавши, мой бывший учитель не внял объяснениям про ученый совет и занятость. Он так, гремя бутылками, и явился в зал, где шло заседание этого ученого совета и стал выкрикивать мою знакомую, словно суку какую с балкона.
Ну, хотя бы диагноз поставили: чесотка.
В другой раз он подвел уже лично меня: позвонил мне в больницу, на дежурство, и, заливаясь слезами, попросил, чтобы я уложил его с сотрясением мозга, потому что ему нужно спрятаться, он что-то натворил. Мое сердце не выдержало, я сдался и велел приезжать. Он явился в полночь, едва держащимся на ногах. Он сразу бросился к конторке в приемном покое, где стоял телефон, бормоча: "один звоночек, одну только секундочку", и скоро заебал весь этаж. У него была пухлая записная книжка, раздувшаяся от телефонных номеров многочисленных кредиторов. Им-то он и звонил, с ними-то и передоговаривался о разных займах.
Читать дальше