Потом одну девушку, коротышку такую, заставили выпить сульфату бария для показательного обзора желудка.
"Редкий случай, - сказал рентгенолог. - Желудок-чулок. Посмотрите, какой он длинный - даже дна не видно, он спускается в малый таз".
Согруппница, и раньше меня не особенно привлекавшая, вообще перестала существовать для моего умозрения.
Сейчас-то я, конечно, наплевал бы на кишечнополостные чулки, но тогда было другое дело, всего лишь четвертый курс. Или третий? Не помню уже. Еще сохранялось подобие романтизма, не признававшее желудков.
В книге "Под крестом и полумесяцем" я много рассказывал о моей заведующей отделением, преклонных лет женщине с внешностью и сознанием слабоумного мужчины. Для тех, кто не знает, скажу лишь, что она, ветеран труда и отдыха, поливала искусственные цветы и ругала фотообои за неправильно нарисованную березу.
И вот на днях, когда у нас дома зашел разговор о зачетах и экзаменах, я припомнил, что последний зачет, который мне суждено было сдать, состоялся четыре или пять лет назад. Он посвящался переливанию крови.
Беда была в том, что заведующая отделением считала это отделение хирургическим, ибо там долечивались больные, когда-то давно перенесшие операцию. Она вообще очень любила хирургию за наглядность результата, а всякую психотерапию терпеть не могла, хотя и рассказывала, как в молодости, орудуя на плавучей китобойной базе в Тихом Океане, загипнотизировала кольцом на ниточке моряка, заболевшего белой горячкой. "С тех пор я так и вешала табличку на дверь, - причмокнула она, роясь в приятной памяти. - "Тихо! Идет гипноз!"" Нашему отделению не полагалось знать тонкости переливания крови. Однако заведующая пошла и внесла наше отделение в экзаменационный список. "Вы разве переливаете кровь?" - осторожно осведомились у нее. "Конечно, - рассвирепела заведующая. - Мы каждый день переливаем кровь!"
Это была неправда. Нас не подпустили бы к этой процедуре и на пушечный выстрел. Я думаю, что заведующей что-то приснилось: знаете, в детстве, в лагерях отдыха особенно, устраивают такие переливания воды над дремлющим ухом. Переливают из кружки в кружку, пока блаженный сновидец не вообразит себе жидкие зрелища и не обмочится. Так вот и заведующую, не иначе, кусила какая-нибудь неразборчивая дракула.
Однако закорюка, нацарапанная заведующей лапой, была сродни Большой Круглой Печати из "Сказки о Тройке". Она обладала законодательной силой и моментально перевела наше отделение в разряд структур, ОБЯЗАННЫХ разбираться в переливании крови. И если кто из сотрудников в нем не разберется, ему будет плохо.
Так и вышло, что заведующая отделением сказала мне: "Пошли!" Сунула руки в карманы халата и, мелко тряся головой, зашагала к начмеду на зачет, и я зашагал. Начмед принял нас приветливо - не тот, академик, про которого в хронике тоже много чего, а другой, хирургический: породистый розовощекий блондин лет пятидесяти, в хрустящем халате, при галстуке, отменно вежливый. Он пригласил нас сесть. Мы сели; он обратил ко мне доброжелательное лицо и задал первый вопрос.
Я нагло улыбнулся и молча пожал плечами.
Начмед развел руками. Я повторил его жест с зеркальной точностью.
- Давайте тогда с вами, - вздохнул начмед и повернулся к заведующей. Она сидела с бесстрастным и уверенным лицом. Я вдруг вспомнил, как учил ее компьютерному делу - по ее упрямой просьбе. За полчаса она овладела кнопкой "Power". Начмед помедлил, затем с извиняющимся видом сказал мне: - Я попрошу Вас выйти, если Вам не трудно. Мы побеседуем вдвоем... Вы понимаете...
У нас в институте был преподаватель физиотерапии. Вот интересно - вспомнил бы о нем кто-нибудь так, как я вспоминаю, прилюдно? Да ни за что, я уверен. А ведь всякий человек заслуживает памяти, разница только в ее масштабах.
Это был старец, видом своим и голосом наводивший на легкие подозрения в скопчестве. Хотелось направить его куда-нибудь на обследование, проверить на этот предмет. Тогда медицина была уже достаточно развитая, чтобы это определить.
Сидеть на его уроках было невыносимо. Мало того, что он долго и нудно рассказывал о вещах, нас абсолютно не интересовавших, так у него еще и было выражение из числа паразитов: "Ясно или нет?" Без всякого выражения, монотонно, не меняясь в лице, он ставил этот вопрос в конец каждой фразы. Кстати говоря, интересно: чем питаются слова-паразиты? С глистами, например, вполне понятно, их корысть очевидна. А вот чего искать слову в престарелом мозгу, пораженном склерозом?
Читать дальше