Array Array - Кузница милосердия

Мне припомнилась история, которой хвасталась наша преподавательница инфекционных болезней, на пятом курсе.

Это была странная женщина. Я никак не мог ее определить. Светлая кубышка без особого возраста; сказать, что дура - нет, не могу, но контакт не ощущался. Что-то далекое. Потом я понял, что за выпученными базедовыми глазами скрывается безумие.

Она рассказала нам именно о прожарке и сожжении. К ней поступили какие-то женщины, приехавшие с неизвестной хворью из Индии, где они прикупили очень дорогие шубы. Масло масленое - меховые, конечно. Что-то очень редкое и роскошное.

Узнав, что шубы отправятся в печь на дезинфекцию, дамы закатили истерику. Но слушать их никто не собирался.

В этом месте рассказа преподавательница оживилась Глаза ее засверкали пуще прежнего, и я понял, какого рода вещи доставляют ей удовольствие. Дальше дословно:

"Мы отняли у них шубы и положили в специальную камеру. Вы представляете, какая там температура? Через какое-то время мы вынули оттуда огромный сплющенный ком. И мы стали прыгать, плясать вокруг него и петь разные песни".

Году, наверное, в 89-м, когда всякие разоблачения были очень и очень в цене, ко мне на прием явилась бабушка. Свои жалобы она начала с того, что назвалась жертвой сталинских репрессий. А я как раз закончил знакомство с "Архипелагом ГУЛАГ" и был настроен соответственно. Конечно, я сразу проникся к бабушке расположением. Я был готов сделать для нее все, что угодно.

- А старик-то мой, старик! - пожаловалась она. - Молодую себе завел!

Речь шла о человеке 70-летнего возраста. Как назвать то, что произошло дальше? Озарением? Клиническим мышлением? Не знаю. Я произнес очень правильную фразу, после которой стало ясно все.

- Вот вам таблетки, - сказал я. - Но только вы их ему не показываете.

- Думаете, может подсыпать что-нибудь? - охотно встрепенулась бабушка.

Я расслабился.

- Ну да, - я не стал ей возражать. - А перед этим загляните в желтое двухэтажное здание, которое во дворе.

Из двухэтажного желтого здания бабушка вернулась в сильнейшем раздражении. Мне пришлось перенаправить ее туда, но уже принудительно.

В общем, к иным мученикам совести надо присматриваться. Их, разумеется, много.

Но человек, который некогда явился ночью на еврейское кладбище, сделал себе обрезание и отправил обрезки в посылке Брежневу с припиской о том, что только что совершил политическую акцию - тот человек тоже мучился совестью.

В каждом человеке живет Зверь. Иногда это удав, иногда - волк, а бывает, что и киса.

Но чаще всего это - Свинья.

Свиней, вероятно, заставляют инкарнироваться в людей, что означает понижение в должности, наказание. И дальше астральная сущность так и катится под гору - пропащая душа в буквальном смысле этого слова.

Дело происходило в 1985 году, в Калининграде, где мы проходили врачебную практику. И мы показали себя настоящими врачами. Правда, основная демонстрация состоялась не в какой-нибудь больнице, а в общежитии. Причем сегодня, оглядываясь назад, я не вижу в этом общежитии ничего дурного. Самое обычное, ни в чем не виноватое питейное заведение.

Однако нам оно надоело. Практика, сколькими радостями она не сопровождается, вещь подневольная. Тебя заставляют сниматься с места и куда-то ехать, а там, на местности, еще и работать. Поэтому общежитие воплощало для нас систему принуждения в самом широком смысле.

Накануне отъезда случилось так, что в наших руках оказался ключ от соседней комнаты. Не помню, как это вышло. Наши товарищи уехали чуть раньше, сдали помещение комендантше, и комната считалась свободной, чистой и готовой к приему новых подневольных. Но ключ почему-то попал к нам. И мы, благоразумно опасаясь наказывать собственную, еще не сданную, камеру, решили отыграться на соседней.

По традиции, мы заправились коктейлем "Золотые Крылышки". Из чайника. В чайнике - три бутылки болгарского сухого вина, литр венгерского вермута, бутылка водки и бутылка ликера "Бенедиктин". Дальше не помню. Событий, конечно, не помню, ингредиенты помню. Частично могу восстановить по записке, которую мама нашла, когда разбирала мой чемодан: "Леха! Берем пять сухарей и один агдам для разгона". Потом взяли без пяти минут докторскими руками ключ и пошли в назначенное помещение.

Стекол мы не били, побоялись, но сметана в постелях была, и стул был привешен к люстре. Потом началась экспансия в коридор. Я лично (сожалею до сих пор) вылил ведро помоев в пианино, которое ежевечерне досаждало мне пытливым теньканьем. Потом в мужском сортире на третьем этаже была снята с петель дверь и выброшена в окно того же этажа, а в женском - разбита об колено раковина.