Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга III

Метались по городу чины гестапо. Жандармерия пыталась согнать людей на пожар, чтобы хоть как-то приуменьшить размах катастрофически развивающихся событий.

Гитлеровцы даже в кошмарном сне не могли бы предугадать, что принесет им утро 20 августа. Для них это было действительно черное утро.

Едва забрезжил рассвет, над городом появилось десять бомбардировщиков 30-го авиаполка.

«Десять — не сотня!» — с облегчением вздохнули в штабе гитлеровской противовоздушной обороны Констанцы. Здесь не знали, что главной целью десятки было отвлечь внимание на себя.

Летчики мужественно шли на это, принимая на себя огонь всего, что только еще могло стрелять в городе и его окрестностях.

Заговорили сотни зенитных пулеметов и пушек. Из подземных ангаров выползали «мессеры». Муравейник зашевелился.

И тогда с неба пришел страшный, разящий удар, которому никто не мог бы ничего противопоставить.

На зенитные установки, ангары, взлетные полосы, командные пункты, узлы противовоздушной обороны обрушился бомбовый шквал. Его нанес подполковник Н. Мусатов со своими орлами из 13-го гвардейского бомбардировочного.

Помешать подполковнику «пощекотать нервы Гитлеру», как он выразился перед полетом, было довольно трудно: с неба его надежно прикрывали истребители 11-го гвардейского полка. Истребители не подпустили к бомбардировщикам ни одного «мессера».

Здесь наступил и мой час…

Сегодня можно раскрыть то, что когда-то спутало все карты противнику. Собственно, Мусатов и Денисов со своими ребятами только пробивали путь главной армаде возмездия — авиадивизии И. Е. Корзунова: пятьдесят девять Пе-2, сопровождаемые двумя истребительными гвардейскими полками 6-м и 43-м, наносили, по замыслу операции, главный, решающий удар.

Вы заметили, читатель, какими цифрами я уже здесь оперирую? Разве могли мы мечтать хоть о чем-либо подобном в 1941-м или в 1942-м? Советская страна выковала свои могучие авиационные крылья!

Накануне у меня произошел памятный и радостный для меня разговор с Корзуновым:

— Я веду главные силы удара, — как приказ чеканил Иван Егорович. — В Констанце не заблужусь: как-никак бомбил ее в первые сутки войны.

— Много вас было?

— Что ты? Всего четверка скоростных бомбардировщиков СБ. Да и сам я был тогда всего командиром звена. Сегодня — другие масштабы. Но в такой сложнейшей операции все нужно рассчитать до мелочей. Ничего не забыть, ничего не упустить. Мы долго колдовали над картами.

— Одним словом, — закончил Корзунов, — распределяем роли так: мою ты знаешь. Твоя же — особая. Ты берешь свой полк. Назовем его «группой расчистки воздуха». Цель — сковать любые силы истребителей противника, если они появятся над Констанцей. Словом — ты головой отвечаешь за каждый Пе-2. Чтобы ни одна сволочь не могла сунуться к бомбардировщикам.

Когда наши «яки» оторвались от аэродрома и взяли курс на Румынию, на душе у меня было тревожно: черт его знает, сколько «мессеров» встретит нас в небе над Констанцей. И как сделать так, чтобы ни один из них не смог дотянуться до машин Корзуноза.

58 Пе-2 должны были работать спокойно. Если слово «спокойно» вообще употребимо применительно к войне…

Я вспомнил тогда другой полет. Трагичный и героический. 1943 год. Гитлеровцы — на Кубани, на Северном Кавказе.

И вдруг — как часто на войне бывает это «вдруг»! — донесение разведки: в Констанце сосредоточилось множество транспортов и кораблей противника.

Тогда машину на Констанцу вел мой друг — Герой Советского Союза Ефремов.

Я со своими ребятами прикрывал с воздуха его торпедоносцы.

Был солнечный день. В Констанце никому в голову не могло прийти, что над городом могут появиться советские самолеты, И действительно, откуда им появиться?! Советские армии где-то там, на Кавказе…

Удар наносили с бреющего, с 30 метров. Два миноносца сразу пошли ко дну.

Тогда в шлемофонах раздался тихий голос Михаила Бензоношвили:

— Я горю. Прощайте, друзья!

Михаил вывел подбитый зенитками, пылающий самолет из разворота и направил его на бензобаки.

Страшный взрыв даже наши атакующие машины швырнул в сторону.

И еще было в том полете: у штурмана Клюшкина осколком был поврежден правый глаз.

Левой рукой он зажал кровоточащую глазницу, а правой вел штурманскую прокладку.

— И вот — мы шли по старому следу…

Пламя и дым закрыли небо Констанцы.

Камнем срывается с неба первая шестерка пикировщиков. Сейчас, конечно, невозможно рассмотреть, кто из знакомых ребят сидит в кабинах. Знаю только — головную машину ведут сам командир полка, мой друг Степан Кирьянов, и штурман Лаврентий Салата.