Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга III

Краткое свидетельство фронтовой газеты «Черноморский летчик» за август 1944 года: Михаил Авдеев и Константин Алексеев первыми среди летчиков-истребителей-черноморцев удостоены звания Героев Советского Союза. А позади был нелегкий, полный тяжелейшего ратного труда путь.

Пожалуй, не было на Черноморье ни одной сколько-нибудь серьезной операции, в которой не принимал бы участия Авдеев со своими отважными летчиками.

Авиаполк, где служил, а впоследствии и командовал которым Михаил Васильевич, уже в феврале 1942 года стал Гвардейским, позднее — Краснознаменным. Сотни сбитых немецких самолетов, тысячи уничтоженных солдат и офицеров противника, — таков доблестный путь полка к Победе.

В сотнях сбитых этим полком гитлеровских машин — семнадцать на личном счету автора этой книги, ныне генерал-майора авиации в отставке. Его ратный подвиг Родина отметила Звездой Героя, орденом Ленина, шестью орденами боевого Красного Знамени, многими другими наградами.

Читатель уже знаком с первыми двумя книгами трилогии, вышедшими в нашем Издательстве в 1968 и 1970 гг. В них рассказывалось о подвиге защитников Севастополя, Кавказа, о мужестве советских летчиков, противостоявших наступающим фашистским воздушным армадам.

Теперь курс Авдеева и его асов лежит на Запад. Пришло время возмездия, время Победы. Об этом — третья, заключительная, книга автора, которую мы адресуем не только бывшим фронтовикам, но и широкому кругу читателей.

Степь просыпалась. Вначале и небо и земля были неразличимы — только по ярким южным созвездиям угадывалась бездонная глубина, опрокинутая над землей.

Потом появилась тусклая стального цвета полоска. Она начала розоветь, поджигая ранее невидимые в темноте облака. И вдруг на всем исполинском просторе, который только мог охватить взгляд, начался торжествующий праздник света, в котором участвовали, казалось, все цвета радуги.

— До чего же хорошо!.. — Капитан Гриб сказал это так тихо, словно боялся вспугнуть тишину. — Сколько лет прожил на свете, а такого еще не видел.

— В мирное время ты просто не дежурил ночью на аэродроме, — поддразнил его я.

— В мирное время… В мирное время… — Гриб машинально повторил мои слова. — А я смотрю вот сейчас на это волшебство, среди такой тишины, и, кажется, никакой войны нет, и что вчерашние бои — тяжелый сон, что это, — он оглядел степь и небо, — никогда не кончится…

Мы долго сидели молча.

— К сожалению, друже, кончится, — вздохнул я, поглядев на часы. — Ребятам осталось спать еще час. Потом — тревога. И все будет, как вчера, месяц, год назад.

— Не скажи, — Гриб улыбнулся. — Как год назад уже никогда не будет. Знаешь, что мне вчера сказал мой техник? Сейчас, говорит, война для нас — тот же праздник близкой победы. А было время — мы отступали. И на душе было погано, и людям, которых оставляли под немцем, стыдно было в глаза глядеть…

— Наша совесть чиста. Мы делали все, что могли.

— А он и не говорил о совести. Он не хуже нас с тобой это понимает. Но, согласись, сейчас каждая сводка Совинформбюро — радостная весть. Мы наступаем. Гоним гитлеровцев. Да и сейчас вот стоим накануне прыжка в Крым. А там, — Гриб даже зажмурился, — там Севастополь. Как вспомню Приморский бульвар, — сердце переворачивается.

— A y меня, думаешь, не переворачивается! Только трудно нам сейчас будет. Ты же знаешь программу на ближайшее будущее — Керчь, Феодосия, Судак… Я радуюсь тому, что мы уже не обороняемся, а наступаем. Что эта весна — наступление…

Грибу снился Приморский бульвар в Севастополе. Я бредил мысом Херсонесом, с его ослепительной голубизной, бескрайним морским горизонтом и белопенным прибоем, разбивающимся об известковые скалы, над которыми с гортанным криком кружат чайки.

Ялта, Алушта, Севастополь, Судак — для нас это были не просто названия. Это была земля, где мы похоронили столько боевых друзей. Земля, где каждый камень напоминал нам о счастливой довоенной жизни.

Земля, которая, пока она находилась под гитлеровским сапогом, была для каждого из нас укором совести, болью, мучением.

Крым — это и оперативный простор. Оттуда уже можно «дотянуться» до Одессы, а там — граница, начало возмездия проклятым фашистам в их зверином логове.

Весна бушевала в Крыму. Цвели магнолии, акации, сирень. Бирюзой отливало не по-весеннему теплое море.