Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга III

Когда Груздев вышел, Корзунов сел рядом с Борзенко:

— Вот какие дела, комиссар!.. Сам понимаешь — здесь одним бензином не обойдешься. За Груздева я спокоен. Его дьяволы, когда нужно, придумают что угодно. Да и летчики с курса не свернут. Сейчас они, извини за высокопарность, летят на крыльях Победы. Хоть до края света доберутся. — Он помолчал. — Но нам лишних жертв не нужно. Надо, чтобы люди и задание выполнили, и живыми на аэродром вернулись. С атакой Констанцы война не кончается. Нам каждый летчик дорог. По своей линии я уже кое-что наметил. — Корзунов заглянул в блокнот. — Первое — проведем летно-тактические учения. Второе — каждый летчик должен наизусть знать план Констанцы и Сулины. Третье — разведка: мы до мелочей обязаны знать систему их противовоздушной обороны. Четвертое… — Корзунов перечислял пункт за пунктом, потом вдруг остановился и без всякого перехода сказал:

— Пожалуй, это самое главное наше с тобой партийное поручение, комиссар!.. И не только наше с тобой — каждого. Что думаешь делать?

— Всех политотдельцев завтра же — на аэродром. Чтобы с каждым человеком поговорили…

— Дельно! А кого пошлешь на основные аэродромы?

— Александра Макарова, Михаила Зубкова, Александра Кожевникова… — он долго перечислял имена и фамилии. Характеризовать их не было нужды: Корзунов отлично знал этих замечательных коммунистов. Их слову верили в частях, как слову партии.

В полках проведем партийные и комсомольские собрания…

— Это само-собой, — прервал его вдруг Корзунов. — А что, если еще и нам с тобой выступить с обращением к личному составу.

— Обязательно! — идея Борзенко понравилась. — Пусть до сердца каждого дойдет — в какой большой полет поднимает нас партия!

В ночь на 20 августа Борзенко не спалось. Еще не взошло солнце, только дальний горизонт в степи полыхнул холодной полоской рассвета. Над землей сизыми хлопьями расползался тяжелый туман. «Э-э, черт! Все равно не засну!» — начальник политотдела поднялся, закурил и вышел на летное поле.

У крайнего Пе-2 заметил группу людей. «Не один я не сплю в эту ночь, — пронеслось в мозгу. — Хотя летчикам мы приказывали спать. Завтра у них тяжелая работа. Что они там делают?»

От фюзеляжа бомбардировщика отошел механик.

«Саша Иванов, — подумал Борзенко. — Точно, он…»

— Как, товарищ полковник? — спросил Иванов и кивнул в сторону самолета.

На борту машины еще не просохла белая масляная краска. «Вперед, за Родину!» — прочитал комиссар.

Пожалуй, впервые такая армада самолетов — 317 машин — работала по столь жестоко-четкому «графику».

Днем 19 августа содрогнулись от бомбовых ударов Сулина, Констанца и остров Фидониси. Пылали корабли у причалов сулинского порта, сам порт. Не успев взлететь, превратились в груду тлеющего лома «мессеры» на аэродромах, именовавшихся в гитлеровских документах как «щит Констанцы». Взлетели на воздух батареи острова Фидониси.

Фашисты в Сулине и Констанце, когда приблизилась ночь, думали, что эти удары — конец. Но они были только началом… 23-й Николаевский полк сменил 5-й гвардейский.

Командир 5-го гвардейского авиаполка Михаил Буркин через три дня рассказывал мне:

— Представляешь, тезка, что у нас творилось вечером! Честно говоря, работать мы привыкли в основном днем. Летчиков-ночников в полку раз-два, и обчелся. А летать — не ближний свет — в Констанцу. Ну, за «стариков» я был спокоен. Они на своем дальнем бомбардировщике Ил-4 ночью хоть до Америки долетят. И вдруг, представляешь, подходит ко мне вечером молоденький лейтенант Николай Гринин. Есть у нас такой. «Товарищ командир полка! Разрешите обратиться!» — «Разрешаю». — «Позвольте и мне ночью идти на Констанцу?» Обижать парня жалко: вижу, рвется в бой. Но и разрешить боязно: по моим сведениям Гринин ночью не летал. Как можно мягче я все это ему и объясняю. А он мне: «У вас неточные сведения, товарищ комполка». — «Как так?» — «Я на морском бомбардировщике ночью летал». Подумал я, подумал, решил — рискну.

— Ну и как?

— Вчера представил его к ордену Красной Звезды. Отлично поработал парень. Лез в самое пекло, бил хладнокровно, поразил все цели…

Над Констанцей плыло зарево. Огонь, казалось, испепелит все: и черную южную ночь, и тучи, спустившиеся на город. Горели нефтехранилища, огненный смерч бушевал в порту и на железнодорожных ветках, забитых цистернами с горючим для самолетов и танков.