Виктор Афанасьев - «Родного неба милый свет...»

Как дома обосновался в Мишенском беспоместный киевский дворянин Андрей Григорьевич Жуковский, человек тихий и приятный, который был большим любителем музыки: он играл на скрипке и устроил в бунинской церкви хор певчих, которым усердно руководил. Поселился он в одном из флигелей. В том же флигеле жил другой бедный дворянин — крещеный из католиков в православную веру поляк Дементий Голембиевский, который больше всего на свете любил донское игристое, псовую охоту и стрельбу из пистолетов, причем мишенями выбирались фатьяновские огурцы, — огороды села Фатьянова лежали внизу, на противоположной стороне долины. Голембиевский занимал в имении Бунина место управляющего.

Марья Григорьевна Бунина была женщина по тем временам весьма образованная: она не знала ни одного иностранного языка, но выписывала из Москвы и Петербурга много печатавшихся тогда русских книг. [17] Для сравнения можно отметить, что мать А. И. Бунина, Феодора Богдановна, урожденная Римская-Корсакова, знала французский язык, но не умела читать по-русски. А сестры Бунина, Анна и Платонида, были вообще неграмотны и едва умели расписаться. Афанасий Иванович с помощью Дементия Голембиевского вел хозяйство, а Марья Григорьевна не занималась ничем, кроме чтения книг и присмотра за своими кружевницами; зато кружевницы у нее были не простые — они знали секреты и тонкости выделки знаменитых в то время «белёвских кружев».

Сальху и Фатьму поселили в небольшом домике на господской усадьбе. Они считали себя невольницами этой барской семьи (так оно и было) и, конечно, тосковали, несмотря на общее доброе отношение к ним. Они называли Марью Григорьевну «ханйм-эфён-ди», а Афанасия Ивановича — «бей-эфенди», то есть «госпожа» и «господин» по-турецки. Они кланялись и на всё отвечали: «Пеки… япарим», то есть хорошо, мол, будет исполнено.

Они были тоненькие, с черными косами, гибкие, ловкие и всегда ходили вместе. Афанасий Иванович приказал пожилой домоправительнице Василисе показать им барский дом, все усадебное хозяйство и постепенно приучать их к домашней работе.

Зимой 1771 года случилось несчастье: Фатьма простудилась и, проболев с неделю, умерла. Сальха очень горевала и безвыходно сидела в своей комнате. Зима была морозная, снежная. По ночам гудели вьюги. Одиноко и страшно было Сальхе. Но скоро она пришла в себя и снова принялась за работу. Марья Григорьевна сделала ее нянькой Варвары и Екатерины.

Из имения Сальха не отлучалась и вообще несколько лет не спускалась с «господского» холма на луг, а уж тем более не бывала в селе Мишенском, расположенном на соседнем холме. Она привыкла к лесным и луговым далям, к густому церковному звону, ясно доносившемуся из Белёва, стоящего на широкой, спокойной Оке, так не похожей на мутный и быстрый Днестр… Она уже перестала думать о возвращении на родину: Турция и Россия сделали обмен пленными, но это коснулось только мужчин, о пленных женщинах забыли: они остались в России навсегда.

Сальха стала одеваться по-русски, привыкла к суровым зимам, а когда Афанасий Иванович уговорил ее креститься, она окончательно покорилась своей судьбе. Крестным отцом ее был Дементий Голем-Биевский. Имя ей дали Елизавета, отчество — по крестному отцу — Дементьевна, фамилию — по созвучию с ее происхождением — Турчанинова. Так пленная турчанка Сальха стала русской подданной и получила из Московского губернского правления бумагу под титлом «К свободному в России жительству».

Когда умерла старая домоправительница Василиса, Сальха заняла ее место и стала распоряжаться дворовыми. Они слушались ее охотно, так как она была добра и ласкова со всеми, даже с дурачком Варлашкой, который в людской был чем-то вроде шута и ходил в длинной ситцевой юбке. Подросшие дочери Буниных занимались с ней русским языком, учили ее читать и писать, но она научилась только правильно говорить, а чтения и письма так и не одолела.

Вскоре Марья Григорьевна обнаружила, что Афанасий Иванович проводит в домике домоправительницы ночи, и запретила дочерям заниматься с ней, а турчанке приказала являться в барский дом только за распоряжениями. Однако Афанасий Иванович и не думал скрывать своей связи, наоборот, он открыто перебрался жить из большого дома в избушку Елизаветы Дементьевны, которая по магометанским своим понятиям стала считать себя второй женой Бунина.