Виктор Афанасьев - «Родного неба милый свет...»

Летом в Мишенском гостили и другие внучки Буниных — они приезжали со своими няньками и гувернантками. Появлялись и прочие родственники. В доме становилось весело. Вася командовал девочками, а они охотно ему подчинялись — все, от пяти до пятнадцати лет. Он строил их во фрунт, водил по парку, ставил на часы, бегал с ними в овраг за село, где над шумным родником Гремячим возвышалась деревянная часовня-беседка; здесь всегда было много крестьян, приходивших к источнику за особенно чистой, как считалось — целебной, водой. Дети — на луг, где косят сено, в поле, в дубовую рощу у страшной Васьковой горы — искать разбойничью пещеру, на речку Выру, которая шумит в прохладе ивняка, а за ними — няньки, гувернантки, Елизавета Дементьевна.

Когда Васе исполнилось шесть лет, Афанасий Иванович привез из Москвы учителя-немца, да, кажется, вышла при этом какая-то ошибка, так как немец при ближайшем рассмотрении оказался не учителем, а портным. Однако этот портной — его звали Еким Иванович — вышел из коляски с важным видом, высокомерно огляделся и спросил:

— Где будет мой комнат?

Его поселили вместе с учеником во флигеле, где жил и Андрей Григорьевич Жуковский. Вася должен был учиться немецкому языку и счету. Андрей Григорьевич журил Афанасия Ивановича:

— Ты, Афанасий, видишь ли… не подгулял ли в Москве-то, ведь ты кого привез? Гм… Вральмана! Ты посмотри на него; послушай, говорит-то как! А уж рожа-то, Афанасий, ох тупа!

Афанасий Иванович усмехался:

— Ну что ж, что Вральман… А баловаться не даст!

Все недоумевали: не подшутил ли над ними Бунин? Марья Григорьевна не делала ему — как всегда — никаких упреков, но ходила хмурая и скучала без мальчика, которым завладел немец.

Еким Иванович страстно увлекался стрекотом кузнечиков. В первые же дни своей жизни в Мишенском он сделал из цветной бумаги затейливые домики, наловил при помощи дворовых ребятишек кузнечиков и поселил их в эти домики, которые развесил по четырем окнам большой классной комнаты. Кузнечики наполняли комнату своей «музыкой» и шуршали бумагой, а немец-учитель стоял то у одного окна, то у другого, чуть-чуть улыбаясь узким ртом и иногда с удовлетворением произнося: «Гут». Занятия шли при неумолчном верещании несчастных насекомых.

Андрей Григорьевич жил за стеной классной комнаты и невольно слышал все, что там происходило. Кузнечики шумели, Еким Иванович ворчал на ученика, а иногда хлопал его линейкой по пальцам. Мальчик плакал, а немец ругался еще пуще.

Однажды в классной комнате поднялся такой скандал, что Андрей Григорьевич не выдержал и открыл дверь. Немец был в неописуемом гневе, топал ногами и размахивал розгой, а его ученик, обливаясь слезами, стоял на полу — голыми коленями на горохе, держа в руках книгу.

— Что такое он сделал? — спросил Андрей Григорьевич.

— Он не учил свой урок и все глядя на мой кузнетчик, — ответил Еким Иванович.

— Простите его, Еким Иванович, он еще так мал, да и кузнечики ваши мешают ему хорошо заниматься. И не ставьте его на горох, у нас этого не водится.

— Да-да, мальчик не имел строгий наставник.

Немец положил розгу, велел Васе встать и сделал вид, что гнев его прошел. Но не успел Андрей Григорьевич выйти за двери, как все началось снова. Тогда Андрей Григорьевич позвал Марью Григорьевну. Она немедленно явилась в классную комнату, где застала своего любимца стоящим коленями на горохе и всего в слезах. Расспросив, в чем дело, она узнала, что, когда немец вышел, Вася забрался на подоконник и стал разглядывать бумажные домики. При этом один домик развалился и два кузнечика, сидевшие в нем, выпрыгнули в открытое окно. Вот что разгневало Екима Ивановича. Марья Григорьевна тут же увела мальчика с собой и рассказала обо всем Афанасию Ивановичу.

— Васенька еще слишком мал, чтобы выписывать для него учителей, — сказала она. — Вот Андрей Григорьевич сам берется учить его русской грамоте, счету и рисованию. А немца-то, батюшка, отправь, уж избавь нас от этого страшилища.

Бунин в тот же день отослал строгого учителя в Москву, а всех кузнечиков Вася с восторгом выпустил на волю. Долгое время в Мишенском со смехом вспоминали этот случай. Забавнее всего был самый конец учительской карьеры немца. Когда Бунин спросил его, куда должен его отвезти в Москве данный ему в провожатые человек, Еким Иванович ответил: