Анатолий Инчин: Шумят леса Хинельские

Нет Сокола… В душе пустота. Ни к чему не могу приложить руки, все немило… Ах, Вася, Вася! Как же ты не уберег себя?!. Вот еще одного сына потеряла земля родная… А сколько их еще будет, таких потерь?

Держу в руках фотографию. Всматриваюсь в знакомые черты. Кажется, вот-вот раздастся знакомый голос:

— Задание выполнено, прибыл…

Каждая ветка вокруг нашей стоянки, каждая тропка в лесу напоминает о славном разведчике.

Притих Калганов. Сидит возле меня хмурый, опустошенный, как и я. Все валится у него из рук.

— Был там… у него. Люба с девушками цветами украшают могилу…

Я молчу. Никакими цветами не оправдать нам этой потери.

Ах, Сокол, Сокол!..

В который раз подходит ко мне Люба.

— Не надо так. — Слезы льются из ее больших, тоскливых глаз. — Чего терзаешься и меня мучаешь?..

Николай Калганов изготовил скромный обелиск с пятиконечной звездой. Над рамочкой с Васиной фотокарточкой выжег раскаленным шомполом эмблему партизан: клинок, перекрещенный с автоматом, над ними — кубанка с красной лентой. Сбоку склонилась скромная дубовая ветвь. Ниже написал крупными, сразу бросающимися в глаза буквами всего два слова:

В них, в этих словах, боль и скорбь, в них — крик души. И требование. Суровое, решительное требование к тем, кто после нас останется жить. Обращение нашего поколения к людям будущего.

Не было дня, чтобы кто-нибудь из друзей Сокола не побывал здесь, не посидел возле могилы, не погрустил о нем, не подумал бы о себе, о жизни — такой быстротечной и ненадежной…

Но пришло время нам расставаться с хинельским краем и со всем, что было с ним связано. Нас отзывали в Брянские леса.

Первого октября наумовцы выступили на север, к железнодорожной станции Знобь. Там нас ожидали две роты Эсманского отряда, которому подчинялась и группа Наумова. Мы уже знали о новости: украинские партизаны готовятся к перегруппировке сил и к выходу на оперативные просторы — за Днепр. Теперь, действительно, и нам надо быть там, среди своих.

Мне подумалось: не напрасно ходил по земле украинской Иван Бойко, посланец партии.

Мы пошли, как обычно, со всеми мерами предосторожности, быстро и скрытно. Ночевку сделали на выходе из рощицы — последней перед степью.

Возле поселка Дороновка встретился нам паренек лет пятнадцати. Возвращался с поля домой. Разговорились. Отец на фронте. Мать умерла. Остался с малолетней сестренкой. Приходится батрачить у полицая. С весны сестренку взяла тетка, а он перешел на жительство к полицаю. Неуютно одному-то в пустой избе сидеть.

— Поехал бы ты с нами, — пригласил Илюша Астахов.

Паренек малость подумал.

— А куда я лошадь дену?

— Лошадь тоже может к партизанам на довольствие стать, — поддержал Илюшу Калганов. — Звон, сколько их у нас, коней-то. Не чета твоей…

— Кто ж меня примет? — засомневался паренек.

— Я и приму, — рассмеялся Калганов. — Давай в мой взвод!

Глаза паренька засияли.

— Я радый партизаном стать.

— Как зовут тебя, партизан?

— Пашкой.

— А коня?

— Пегашкой.

— Значит, Пашка на Пегашке! — резюмирует Калганов. — Воюй на здоровье, парень. До самой победы!..

Ночью за Красичкой, несколько восточнее ее, показалось зарево, затем — чуть дальше и восточнее — другое. Донеслись приглушенные расстоянием выстрелы. Бой разгорался сразу в нескольких местах. Скоротечный, партизанский бой.

— Ну как там, разведка? — нетерпеливо справляется связной от Наумова.

Что ему ответить? Можно только предполагать. А разведчик обязан говорить только о том, что сам видел, или о том, что сам слышал. Не больше… Время идет, мы топчемся на месте в полном неведении. Надо послать связных в головную роту.

— Старшина Жаров! — зову в темноте.

— Есть!

— Коршок!

— Есть!

— Вместе со связными от головной роты разыщите лейтенанта Сачко — он где-то возле Красички. Передайте ему: мы изменили маршрут, идем на станцию Победа. Пусть Сачко ведет роту за нами. Мы будем оставлять на поле «маяков» из конной разведки. Свое появление на станции отметим серией условных ракет. Он знает.

С конными разведчиками Романа Астахова и взводом Калганова я двинулся впереди колонны — в головном охранении. Охранение пришлось сколачивать на ходу. Надо наверстывать упущенное время: и так потеряли минут сорок!..

Бой в Красичке становится напряженнее. Сквозь стрельбу и разрывы прорываются крики женщин, детей, мычание коров… И снова взрывы снарядов, мин и ручных гранат, очереди пулеметов и автоматов, вспышки ракет.