Анатолий Инчин - Шумят леса Хинельские

— Да-а, если все командиры Ковалева думают так же, как Юрко, придется им лиха хватить, — заметил Анисименко. — Как говорится, у коротких ног и шаг короткий…

Детские зыбки, подвешенные к ветвям, сонное бормотанье кур на вершинах деревьев, утробные вздохи коров, пережевывающих жвачку. Затухающие костры «куреней» и дремлющий часовой возле штабного шалаша, влюбленная парочка в кустах возле ручья… Это лагерь соседей, ковалевцев.

Постепенно все звуки утихли. Лагерь погрузился в безмятежный сон. Тишина…

На болоте закричала ночная птица. С дерева дружно и разноголосо ответили петухи. Вскрикнул во сне младенец, но тут же, убаюканный ласковой рукой матери, заснул. И опять тишина…

Спит лагерь.

Спит часовой.

А в это время…

Командир маршевого батальона Генрих Битнер поднял ракетницу. Цепь солдат и полицаев, окружавших лагерь Ковалева, затаилась, ожидая команды.

— Штурм!

— Фойер!

Ракета, вторая, третья… Редкие щелчки ответных выстрелов, истошный вой баб, крики ребятишек… Местами завязывается рукопашная схватка, но это не бой, а беспощадная, яростная резня безоружных людей…

— Дмитриев!

— Здесь!

— Скачи к соседям, выясни обстановку. Ковалеву скажи — спешим на помощь.

Мы заранее подготовились к отражению противника на случай, если он вторгнется в расположение соседей. Поэтому выступили быстро, без проволочек.

Мы скачем через чащобу, без дороги — напрямик путь короче. Вот-вот должен вернуться Сокол. Он должен встретить нас возле развилки дорог — у лагеря Ковалева.

Над лагерем висят осветительные ракеты, ночное небо отражают темно-багровые сполохи разгорающегося пожара.

— Беда, лейтенант! — на рыси подскакал Роман Астахов.

Трещит кустарник… Тревожно ржет лошадь. Я понял, что означало восклицание Астахова. Боюсь поверить. Тревога передается и другим.

— Васина лошадь, ребята, — замечает Коршок. — Ласточка… Ржет, зовет хозяина.

— А где сам Дмитриев? Сокол где?

Сердце сжимается в предчувствии беды. Почему конь вернулся без всадника? Где Сокол?

Темный лес затаился враждебно. Ветки хлещут по лицу, цепляются за одежду. Скорее, скорее! Кони чувствуют нетерпение всадников: скорее, скорее!

Выстрелы внезапно смолкли — в лагерь ковалевцев ворвался наш кавалерийский взвод.

Поздно… Враги на машинах уже уходили на Севск.

Лагеря нет. Догорают шалаши. Дымится, тлея, одежда брошенных в огонь раненых и убитых… Изредка вспарывают тишину ночи одинокие выстрелы: рвутся патроны, накалившиеся в огне. То здесь, то там раздается стон, мольба о помощи, приглушенное проклятье…

— Ой, да что это такое? — шепчут посиневшими губами умирающие. — Ой, да что это?

Тяжело дышит затоптанная сапогом фашиста грудная девочка. Сломанная ручонка ее придавлена зыбкой.

А вот лежит на пепелище старик. Глаза вытекли, лопнув от жары. Чернеют страшные ямы пустых глазниц.

— Дедушка, дедуся! — всхлипывает на дереве мальчонка. — Мне страшно, дедуня! Почему ты молчишь?.. Сними меня отсюда, пойдем к маме…

При первых выстрелах дед посадил внука на дерево. Сам, сбитый пулей, упал в костер.

Втоптана в пыль белая смушковая кубанка с красной лентой и пятиконечной звездой… Валяется раскрытый блокнот и две выпавшие из него фотокарточки. На одной надпись:

«Земляку-партизану, начальнику разведки Анатолию И. от Васи Д. 1942-й год».

Погиб Вася Дмитриев, наш Сокол.

О том, как это произошло, нам рассказал мальчик, сидевший на дереве.

Вася Дмитриев влетел в самый центр лагеря, к штабному шалашу Ковалева.

— Где командир? — опросил он, осаживая Ласточку.

— Какой?

— Ковалев.

— Вот тебе Ковалев! — налетел на Дмитриева один из полицаев.

Вася выхватил шашку. Клинок, со свистом описав дугу, хрястнул полицая.

Выстрел… Второй… Третий…

Осыпаются ветки, сбитые пулями. Вася вздыбил Ласточку и нанес удар по стрелявшему в него офицеру.

Генрих Битнер упал под копыта коня. Но при ударе о каску клинок треснул пополам. Отбросив обломок, Вася пустил в ход плетку, отбиваясь от навалившихся солдат.

Сила ломит силу…

Васю стащили с лошади. Она дала свечку и вырвалась из круга.

Поверженный на землю, Вася признал Тыхтало по огненному чубу. Выхватил нож, всадил его в грудь наклонившегося над ним давнего врага. Отплатил за ковалевцев, за Стасю. За друзей. За все… Вцепился обеими руками в тыхталовскую шевелюру и застыл, пронзенный несколькими штыками.

Враги торопились, опасаясь нападения с тыла: вот-вот появятся наумовцы. Однако они успели отсечь голову Сокола и бросить ее в мешок. Насадив на кол, они возили ее потом по селам и городам Севского района, устрашая людей.