Анатолий Инчин - Шумят леса Хинельские

Мигнул фонарик: наши разведчики на окраине Победы.

В ложбине, возле крайних строений, Калганов, Коршок, братья Астаховы кого-то усердно тузили кулаками. Чуть в стороне, охраняя разведчиков, стояла Люба.

— Что тут происходит?

— Да вот, товарищ лейтенант, поймали возле пулемета… Один куда-то отлучился, а второго мы накрыли. — Астахов тяжело дышит.

Кое-как разобрались. Оказалось: на станции Победа в засаде находились пулеметчики из отряда «Смерть фашизму». Наша разведка захватила пулеметчика как полицая. Тот, в свою очередь, наших посчитал за врагов и не признавался, кто он… Когда недоразумение было устранено, а пострадавшему вместе с извинениями возвращен пулемет, он рассказал: в эту ночь украинские отряды наносят отвлекающие удары по нескольким вражеским гарнизонам в полосе нашего предполагаемого прорыва… Значит, связные добрались до Брянского леса вовремя и наумовцам открывают путь боевые друзья.

Тем временем подтянулась к нашим главным силам и рота Сачко вместе с «маяками» и нашей разведкой. Я с охранением опять выдвинулся вперед.

— И я с вами, хлопцы, — сказал Анисименко.

— Беспокоится, голова-елова, — шепнул Калганов. — Сам хочет быть впереди…

Партизаны снова выстроились в походную колонну. От Победы шли до самого утра безостановочно.

Огромное красное солнце вставало над дремлющей синевой далеких Брянских лесов. Медно-красные стволы сосен извилистым золотым поясом охватили южную опушку. Лежебока-ветер, наверное, все еще нежился в ветках молодых березок и увядающих духовитых травах.

Легкое облачко, залюбовавшись рождением нового дня, застыло над степью. Потом оно растворилось в синеве. Небо стало чистым и ласковым, как глаза ребенка.

Мы невольно замедляем шаг. Каждый из нас впитывает в себя очарование раннего утра, необыкновенно красивое сочетание ярких осенних красок.

— Возле села Лесное сделать привал! — передал нам приказ Наумова прискакавший Пашка на Пегашке.

— Ба, да это твой хлопец! — говорю Калганову.

— Тот самый, — улыбается Анисименко.

— И уже военную науку постигает, — не без гордости заявляет Калганов. — Моя школа!.. — Он кивает Пашке: — Успел и карабином обзавестись?

Тот засиял от удовольствия: сам взводный командир похвалил!

— Это вот он, Илюша Астахов, дал. У него автомат есть…

Договорить он не успел. Над растянувшейся колонной появились, пикируя, два звена вражеских бомбардировщиков.

Дрогнули, заметались партизаны, особенно новички, не обстрелянные в боях. Бывалые партизаны знают, что делать в подобных случаях: надо рассредоточиться и залечь. Но лежать под бомбами стало невмоготу: очень уж часто и густо ложились они…

Кажется, уже нет силы, которая была бы способна вернуть присутствие духа и уверенность.

Сила такая нашлась. Комиссар Анисименко и раненный в руку Калганов одновременно открыли огонь из пулеметов. Тут же заговорили все наши пулеметы, карабины и винтовки. Словно стая воронья, вспугнутая выстрелом, самолеты легли на обратный курс.

Пашка на Пегашке даже помчался по полю вслед уходившим самолетам. Отчаянно колотя пятками по брюху Пегашки, он кричал:

— Стой, гады! Кому говорю — стой!..

Пулеметная очередь — последняя в этом бою — перерезала всадника и его коня.

Калганов бежал по полю, махая раненой рукой, словно подстреленная птица перебитым крылом.

— Насмерть! А какой хлопец был!..

Стоим молча. Стоим, обнажив головы. И мне слышатся слова Пашки, простого деревенского паренька, которые он произнес накануне: «Я радый, что партизаном стал!..»

И вот нет Пашки…

В Брянский лес стягивались разрозненные партизанские группы и отряды. Пришли и мы, наумовцы.

Наши хинельцы выглядели молодцевато. У них и табачок водился, и обмундирование лучше, и боевого опыта поднакопили. Наверное, поэтому Балашов распорядился наше пополнение передать в другие группы, а самых боевых парней — к автоматчикам. У наумовцев осталось три взвода — всего полсотни человек.

— Как в сказке, — невесело пошутил Коршок. — Вернулся дед от синего моря к разбитому корыту…

— Да-а, голова-елова, здорово нас пощипали, — вздохнул Калганов. — Куда же теперь наших начальников определят?

А когда узнали, только руками развели. Капитан Наумов назначен начальником штаба, я — начальником разведки Эсманского отряда.

— Ладно хоть тебя, Иволгин, возле меня догадались оставить, — сетовал Наумов. — Расчихвостили хинельскую группу, черт возьми.