Петр Худяков - Путь к Цусиме

Команда на судах, невзирая на все вышесказанное, добросовестно делала свое дело и в походе, и в сражении, но в тех пределах, разумеется, в каких ее этому научили, в каких сумели ее использовать непосредственные ее начальники. Поэтому и поражение наше под Цусимой совсем не затрагивает чести русского народа, а ложится всей своей тяжестью исключительно на плечи нашей бюрократии, которая давала беспрепятственный ход по службе всем бездарностям и посредственностям, формально прослужившим установленное число лет во флоте, но его не любившим, не носившим в своем сердце забот о его нуждах и совершенствовании и часто не знавшим и не хотевшим знать ни судна, ни команды, которые вверялись их попечению и управлению.

В довершение всего, говорит Меньшиков в "Нов. Bp." (1905, № 10.508), у нас во флоте существовало "печальное отсутствие того, что прежде всего необходимо для победы, — это уверенность команды в своем ближайшем начальстве. Если с незапамятных времен держатся и передаются сказания о хищениях [224], о ростовщических комиссиях при заказах, об исчезновении не только паровых котлов, но и целых корпусов и т. д., если большинство чувствует и себя и своих начальников совершенно несведущими в последнем слове техники по своей специальности, то какой же на таких кораблях может быть "бодрый дух" вообще, и откуда ему взяться в военное время, на великом экзамене истории"…

КОМАНДУЮЩИЙ ФЛОТОМ [225]. Балтийско-Цусимская эскадра шла в плавание в далекие воды. Личный персонал ее не знал, где и как будет доставляться на эскадру уголь, где будут стоянки, и каким путем она пойдет. Но, имея во главе эскадры адмирала Рожестенского, одного из самых энергичных адмиралов нашего флота, с самого же начала плавания все на эскадре были уверены, что с этим начальником препятствия будут преодолеваться легко. "В бухте Грэт-Фиш-бай в 3. Африке нас выставили Португальцы, из нескольких бухт Аннама нас выставляли Французы", пишет один из наших товарищей, "эскадра уходила в море, — неизвестно куда, но мы совершенно не падали духом и не волновались, зная, что за нас думает адмирал. И он, действительно, думал и оберегал свою эскадру. Оставаясь за его спиной, в походе мы знали мало горя. Он намечал стоянки, соображал угольные погрузки, снабжение провиантом и т. д. Покидая Мадагаскар, мы должны были сделать переход всего Индийского океана. Угольные ямы на эскадренных броненосцах в это время у нас были далеко не полны; угля могло и не хватить на такой переход; где и как мы будем грузиться углем, мы не знали, но выходили спокойно, твердо веря в заботливость о нас адмирала"…

Один из наших товарищей о доверии к адмиралу на эскадре пишет следующие строки:

"Во время стоянки у берегов Аннама мне пришлось быть на транспорте "Камчатка" в кают-компании. Я там обедал. Один из старших лейтенантов, погибших потом 14 мая 1905 г., восхищаясь энергией и твердостью Рожественского, говорил нам, что адмирал будет драться до последней возможности, и что в критический момент боя он не поднимет сигнала об отступлении… Так же думало и значительное большинство офицеров эскадры. Утром 14 мая мы все были исполнены доверия к адмиралу; мы были уверены, что в бою он первый пойдет на сближение с Японцами"…

Адмирал, по-видимому, пользовался также и безграничным доверием Государя. На это указывают между прочим и Высочайшие телеграммы в Нози-бей, предоставлявшие адмиралу дальнейшую полную свободу действий, и те особые знаки милостивого к нему Монаршего внимания, которыми пользовался адмирал по возвращении своем из плена. В свою очередь и адмирал не скрывал от Государя свои все убывавшие в походе силы и энергию. До Владивостока Рожественский все-таки надеялся довести эскадру; а на возможность сохранить свои силы еще и для дальнейших действий не рассчитывал даже и он сам. В этом смысле и была послана Рожественским телеграмма Государю из Сингапура. He удалось однако выполнить даже и первого обещания…

Что же касается до ежедневных, — так сказать, будничных отношений между адмиралом и эскадрой в походе, то они оставляли желать многого. Благодаря своему железному характеру и строгой дисциплине, повиновения он достиг образцового, но любим он не был, особенно сильно его недолюбливали и команда, и офицеры за его грубое, резкое обращение и жестокость.

"Во время стоянки у Мадагаскара", пишет в своей брошюре бывший матрос А. Затертый, "Рожественский заставлял матросов обучаться гребле на шлюпках; для этого приходилось многократно объезжать вокруг всей эскадры; и матросы так уставали при этом, что по возвращении с этого учения, проходя по палубе, шатались словно пьяные. Для людей, и без того уже изнуренных постоянными тяжелыми судовыми работами, Рожественский систематически обращал это учение в мучение"…