Станислав Сенькин: Картонное небо. Исповедь церковного бунтаря

Но сейчас такой альтернативной келейной жизни не существует именно как жизни и монах, обременяя себя молитвами, ничего особенного не приобретает. Это обременение даёт ему ощущение какого-то особенного долга перед Богом и обществом, однако нет никаких внятных доказательств, что этот долг вообще существует. Кроме деформирования самого характера подвизающегося, она не меняет его в лучшую сторону, мало того, своей текстовкой заталкивает подвижника прямиком в Средневековье – весьма отсталое и мрачное время. Если раньше анестезией при выдирании зубов был мощный удар по затылку, «вырубающий» больного, неужели вы думаете, что духовные практики отличались какой-то тонкостью? Ничему другому, кроме ненависти к миру, эти ушедшие в Средневековье «учителя» научить не могут. Ненависть и злоба – тоже энергия и тоже заполняет голодную пустоту. Это лучше, чем раздражение, которое возникает от недостатка энергии и является слабостью. Лучше злиться на дьявола и врагов православия, чем унывать, потому что уныние – это обессиливание. Благодаря выбранному образу жизни подвижник переформатировал свою эмоциональную жизнь, «приморозил» некоторые сильные чувства, ожидая, что в эту пустоту войдёт сам Бог. Но входит туда королева монашеских келий – уныние – вместе со своей свитой: леностью, страхом, отчаянием, слабостью, саможалением и сопровождающими высокий уровень стрессовых гормонов болезнями. Злоба всяко лучше, поэтому многие православные весьма агрессивны. Ещё пустоту заполняет страх разных масонов и злобных сатанистов, окружающих святую матушку-Русь. Это как бы разрешённые традицией страсти – ненавидеть врагов православия и бояться их происков. Огромный сегмент православного издательского рынка составляет играющая на этих страстях литература, порой весьма оголтелая.

Тем не менее мирян монашеское страдальческое уныние не отталкивает от монастырей и даже в какой-то мере привлекает. У монашествующих с мирянами есть определённый негласный договор – миряне содержат монахов, а те за них молятся Богу. Психологически это выглядит так: чем больше монахи мучаются, тем лучше, ведь они уподобляются Христу и мучаются в том числе и за нас, «грешных». По причине «особой чистоты душевной» они якобы имеют такое дерзновение – молить за мир и особенно за знаемых, тех, кто их почитает за «рабов Божьих», кто одаряет их и заказывает записки. То есть монах – кто-то типа целебного кота, который лечит больной орган и берёт на себя болезнь. Православный люд просто бесцеремонно пытается свалить свои недуги на монашествующих за довольно мелкий прайс и почтительное благоговейное отношение. И унывающий больной монах для них – живое доказательство того, что эта схема работает. Этот договор в общих чертах соблюдается обеими сторонами, но монахи являются заложниками таких отношений и не имеют возможности осуществлять современную и востребованную среди людей духовную практику. За образцы практики взяты средневековые образцы, которые современные монахи старательно пытаются внедрить в свою жизнь, имитируя стиль «Отечника» и «Лествицы». По-другому в подозрительной православной среде просто нельзя. Не поймут и обязательно осудят. Набожность и намоленность воспринимаются на бытовом уровне как некая электризация монаха, как чудотворной иконы или какого-нибудь святого предмета. И к этим людям обращаются как к шаманам, которые могут исправить ситуацию обратившегося за помощью в монастырь верующего в лучшую сторону.

То есть если раньше монахи были основными поставщиками обществу экзистенциального опыта (они имели время наблюдать за психическими процессами и фиксировать их в своих работах, когда миряне были сосредоточены на выживании), то сейчас монастыри являются аттракционом для религиозных мирян. В итоге общественный запрос порождает бытие монахов – в обителях практикуют примитивный магизм изгнания злых духов, молятся о здравии и осуществляют доступ к почитаемым предметам культа – мощам, чудотворным иконам и другим «мироточивым главам». Разумеется, сам монах тоже должен быть соответствующим образом одет и должен соответствовать общему стилю религиозного аттракциона. Общество уже давно отвергло монашеский опыт, и он востребован сегодня лишь у малого числа религиозных людей. Под это малое число монахи и заточены – общий образовательный и культурный уровень сегодняшних православных определяет монашескую повестку. Но это не значит, что среди монахов отсутствуют мыслящие люди, которые пытаются осознать текущее положение дел в монашестве и как-нибудь на него повлиять. Такие люди есть (как есть такие люди и в церкви в общем), и они пытаются искренне понять, что произошло с церковью и можно ли оздоровить и исправить ситуацию. Но большинство также искренне считают церковь и православные монастыри кораблями спасения и возрождают древние аскетические уставы.