У меня была уже подушка, одеяло. Выстиранное обмундирование лежало рядом. На брюках ткань залатана сукном. Я оделся, застегнул ремни снаряжения, подложил планшетку под голову и уснул.
Откуда-то издалека доносился треск. Что это? Стрельба? Работает двигатель? Я проснулся. Голоса. Немцы! Я подошел к окошку. Чье-то платье. Дочь хозяина.
Внизу, в десяти шагах — калитка. Немец дергал щеколду, два других — на сиденьях мотоцикла. Глубокие каски, автоматы на груди. Вышла хозяйка. Немец довольно внятно обратился к ней по-русски.
— Бабка... давай курицу...
Хозяйка отрицательно покачала головой.
— Нет кур... кормить нечем...
Немец недовольно буркнул что-то и потребовал яиц.
— Можно, — ответила бабка, прошла в хату и через минуту вернулась к калитке.
Немец забрал яйца и зашагал к другому дому. Тихо урча, за ним покатил мотоцикл.
— Уже второй раз приехали, — сказала девушка. Как... второй раз? Почему не подняли меня?
— Второй, — подтвердила девушка, — а вчера на машине, спрашивали красноармейцев... Я не хотела будить вас...
— Где хозяин?
— Отец ушел, не возвращался... Немцы обращались и в другие дворы?
— Да... с улицы, в хаты не заходили.
Я просил хозяина ограничить отлучки членов его семьи за пределы двора и посещение соседей. В случае появления немцев немедленно сообщать. Разве хозяин не говорил девушке? Что же это за дело?
— Говорил... я видела... в селе подойдет машина, немец спросит... Иван есть?.. И едет. Вчера на лохвицкой дороге убили трех красноармейцев, говорят, бежать хотели...
Как младшие лейтенанты, старшина?
— Утром заглянула соседка... обещала, как стемнеет, прийти.
Что еще?
— Во двор приходил какой-то человек, сидел... ушел недавно... по делу к отцу...
Кто он? Родственник? Сосед?
— Не наш, не знаю, не сельский... Пойду, принесу обед. Солнце клонилось к закату. Проникавшие в окошко лучи освещали желтые, с каплями затвердевшей смолы, стропила и рассеивались пятнами по корявому пыльному полу.
Значит, во сне прошли еще сутки, с вечера 23 сентября до вечера 24-го. Я чувствую себя гораздо лучше. Следы, оставленные на лице прикосновением пуль, кажется, начат ли заживать и не вызывали резких болей.
Я еще раз оглядел свое обмундирование. При стирке пострадали нарукавные нашивки и петлицы. Золотистый кант смялся по углам. Не блестяще выглядели и брюки. Но одежда тщательно отстирана и зашита. Сапоги просохли. Подметки держались прочно. Успокоенный этим, я стал ожидать еду.
Девушка молча поставила передо мной хлеб и миску с борщом.
— Сказала бабка, раны подсохнут, повязку снять... — начала она. — Правда, вы хотите уходить?.. Бабка говорила, корка может потрескаться...
Когда девушка уносила посуду, явился Андреев. Кашель его стал проходить. Андреев видел немцев?
— Не верится даже... чересчур они спокойно... Слышу... подкатил мотоцикл... ну, думаю, все, облава... в дверях столкнулся с хозяином... вчера наших искали, собирают кур, яйца...
Сегодня — кур, завтра придут за коровой, которая стоит в сарае. А там заглянут и в хату... Сидеть в клетке со слуховым окошком и ожидать мотоциклы не годится... нет. Пора уходить. Вечером выступаем.
Залаяла собака. Хлопнула калитка. Андреев стал прислушиваться. Вернулся хозяин. Через несколько минут он был на чердаке.
Как и все члены его семьи, хозяин был человеком прямодушным и искренним. Я ни в чем не встречал отказа. Хозяин подвергался серьезной опасности, расхаживая по селу. Мне казалось, что своим поведением он представлял ту подавляющую часть населения, которая с болью в сердце переживает отступление наших войск и не останавливалась перед трудностями, стремясь помочь тем, кто оказался в окружении. Но хозяин постоянно намекал на силы оккупантов.
Они хозяева положения. Говорил о пленных. Нам, по его мнению, следовало хорошо отдохнуть. В словах хозяина не было корыстных побуждений. По-видимому, его мнения объяснялись участием к молодым людям, попавшим в беду.
Хозяин снова говорил о немецких «победах». Сопротивление Красной Армии слабеет. Война в ближайшие дни закончится.
— ...у немца такая сила... Жалко вас, хлопцы... жизнь человека ничего не стоит... шутка сказать... идти... осень на дворе, раздеты... пропадете в дороге. Оставайтесь в селе, хотя бы у меня. Хозяйство есть, скотина. Живите...
— Отец, — прервал его Андреев, — спасибо. Вы не обращайте внимания. Это немецкие выдумки. Они распространяют ложь, рассчитывая склонить на свою сторону население и прекратить помощь, которую оно оказывает нашим солдатам и командирам. Немцы хотят подорвать дух. Мы слышим о немецких «победах» с первого дня войны... плохо то, что они сбивают с толку таких, как вы.
Читать дальше