С Мюге - Улыбка фортуны

Семнадцати лет я ушел в армию. По иронии судьбы меня зачислили в войска НКВД, в дивизион радиоразведчиков. Казармы войск НКВД находились под Серпуховым, и в них, кроме нашего дивизиона, проходили выучку так называемые заград-отряды. После сдачи немцам Ростова Сталин издал приказ, по которому были созданы эти отряды. Им вменялось в обязанность расстреливать советские части, если те без особого приказа вздумают отступать.

Вооружены все мы были немецкими карабинами системы «Маузер». Тогда я не придавал этому обстоятельству особого значения и лишь потом, знакомясь с материалами трагедии Катынского леса, понял мудрость нашего командования (В черепах расстрелянных чекистами поляков находили немецкие пули).

Солдатом я оказался непутевым, и с первых же дней меня невзлюбил ротный старшина — типичный хохол и службист по фамилии Бут. Солдаты его недолюбливали и норовили произнести эту фамилию после союза «и»… За какой-то мелкий проступок он заставил меня после отбоя мыть лестницу. Его любимая поговорка была: «Не умеешь — научим, не хочешь — заставим». Я попросил научить, то есть, показать мне, как надо мыть пол. Он вымыл первую, а заодно и вторую ступеньку. Я заявил, что мне не понятно, как мыть следующие, не наступив на предыдущие и не испачкав их. Он вымыл еще две.

— Ну, — сказал я, — теперь-то до пятой совсем не дотянуться.

Но Бут проворно вымыл еще несколько и с удовлетворением заметил:

— Когда захочешь, все можно.

Оставалось домыть меньше половины, и я сказал:

— Чего же мельчить, осталось немного, домойте уж всю.

Бут сообразил, что я его дурачил, и рассвирепел. Потом он на мне отыгрывался как мог.

В другой раз на меня ополчилось и более высокое начальство. Была какая-то комиссия, я стоял на посту и демонстративно читал книгу. На вопрос командира дивизиона, что это значит, я мимикой и жестом показал, что часовому на посту разговаривать не разрешается. Он вызвал караульного начальника, и меня сняли с поста. Тогда я процитировал устав, где было указано, что часовому на посту запрещается разговаривать, петь, мочиться, курить и так далее, а о чтении ничего не сказано. Вопреки логике мне дали пять суток гауптвахты. Я заметил, что в царской армии к уставу относились с большим почтением, и напомнил старинную неприличную солдатскую песенку, в которой рассказывалось о том, как офицеры не смогли наказать пукнувшего на посту солдата, так как устав не предусматривал подобного поступка. За «пререкания» мне добавили еще пять суток.

На гауптвахте сидел постоянный ее обитатель механик Володя. Это был мастер на все руки, красивый парень с приятным баритоном. К словам песен он особого почтения не питал и проникновенно выводил: «броня огнем, блистая треском стали…». Начальство отобрало его из раннего набора, на нем держалась вся техническая часть. Девицы, солдатки и вдовы окрестных деревень сходили по нему с ума, и он вечно попадался за самогул. От него я узнал о культурной эрудиции старшины Бута. Однажды мать Володи, долго не получая от него писем, запросила начальника части о судьбе ее сына. Тот поручил Буту «проработать» Володю. Бут завел с ним воспитательную беседу:

— Ты о Чайковском Петре Ильиче слышал? Нет? Вот то-то и оно. Педерастом был, а какую музыку писал — закачаешься! А Гоголя Николая Васильевича читал? Тоже нет? Вот то-то и оно. Онанизмом занимался, а какие книги писал — зачитаешься! А ты, здоровый бугай, всех девок в округе перепорол, а родной матери написать не можешь! Стыдно!

Скоро начальство разобралось, что я — сын репрессированного, и быстренько перевело меня в отправляющуюся на фронт инженерно-саперную бригаду. Я не огорчился, так как в радиодивизионе постоянно сидел на гауптвахте, где скудный рацион был сведен до минимума.

Первое время наша бригада называлась «штурмовой». Подвиг Александра Матросова, закрывшего грудью амбразуру вражеского ДОТа, вскружил голову кому-то из командования, и саперам приказали блокировать ДОТы. Нас учили подползать к вражеским ДОТам и ДЗОТам, подкладывать взрывчатку, поджигать бикфордов шнур и отходить на исходные позиции. На грудь, как наиболее уязвимую, по мнению начальства, часть тела, надевались стальные увесистые панцири. Как отходить на исходные позиции — пятиться задом или убегать, подставляя врагу не защищенную панцирем спину, — нам не объясняли. Да это было и ни к чему. Сначала прошел слушок, что ДОТы мы блокировать не будем, потом на привалах были «забыты» стальные пятикилограммовые щитки (кстати, они не пробивались только пулями из автоматов, винтовочные и пулеметные пули их отлично простреливали) и, наконец, был зачитан приказ о том, что отныне наша бригада носит название инженерно-саперной, без приставки «штурмовая».