В. Н. Кривцов - Отец Иакинф

— Ну конечно же! Давайте, давайте письмо, не томите!

Шиллинг так и впился в бумагу:

"Милостивый государь

Граф Карл Васильевич,

Государь Император высочайше повелеть соизволил бывшего при Пекинской Миссии Архимандрита Иакинфа, сосланного на жительство в Валаамский монастырь в 1823 году, перевесть в Санкт-Петербург в Александро-Невскую лавру, дабы он по знаниям своим в Китайском и Маньчжурском языках мог быть полезен в Государственной Коллегии Иностранных Дел.

Монах Иакинф во время пребывания в Валаамском монастыре исправлял в оном монастыре послушания и получал все необходимое от монастыря. При переводе же его в Александро-Невскую лавру, где он должен будет заниматься единственно казенными по Иностранной Коллегии делами, Преосвященный Митрополит Серафим полагает нужным как по нынешней дороговизне, так и для того, чтобы он с большим усердием мог трудиться в назначенном ему от Коллегии деле, производить на содержание от казны от шестисот до семисот рублей в год.

По докладу моему о сем Государю Императору, Его Величество, находя справедливым, чтобы назначенное для монаха Иакинфа содержание по шестисот рублей производимо было из сумм Министерства Иностранных дел, по части коего будет он иметь в Невской лавре свои занятия, ВЫСОЧАЙШЕ повелеть соизволил снестись о том предварительно с Вашим сиятельством.

Исполняя сим Высочайшую волю, я покорнейше прошу Вас, Милостивый государь, о последующем не оставить меня уведомить.

Вашего Сиятельства

Покорнейший слуга

Князь Петр Мещерский

№ 2220 20

Октября 1826"

— Ну что ж, Егор Федорович, превосходно. Будем ждать отца Иакинфа! Но подумайте, какие скряги! Испросить на его содержание шестьсот рублей в год, и еще сославшись на нынешнюю дороговизну. Это ли не издевательство!

— Но, Павел Львович, поелику отец Иакинф причисляется к министерству иностранных дел и самим государем повелено снестись о назначении ему жалованья с графом Нессельродом, вот и нужно, чтобы Карл Васильевич сам доложил о том государю, не полагаясь на щедрость его высокопреосвященства.

— Совершенно справедливо. Надобно эту сумму по крайней мере удвоить. А сверх того испросить еще несколько сот рублей на ученые пособия. Ну что же. Егор Федорович, давайте-ка, не откладывая дела в долгий ящик, составим надлежащую бумагу. Надеюсь, Карл Васильевич не откажется обратиться с сим к государю.

Разговор этот происходил в конце октября, но только тринадцатого апреля следующего, двадцать седьмого года, через четыре с половиной месяца после возвращения отца Иакинфа в столицу, граф Нессельроде доложил о жалованье Иакинфа императору.

Изложив все обстоятельства дела, граф положил перед императором давно подписанное им, Нессельроде, представление.

Государь любил читать докладываемые ему бумаги. Читал внимательно, с пером в руке, помечая малейшие погрешности против русского языка, знатоком которого себя считал. Но бумаги, представляемые Нессельроде, всегда были безупречны и отличались отменным изяществом. Граф всю жизнь преклонялся перед словами — представление, депеша, меморандум; писари и письмоводители у него обладали превосходными почерками и высокой грамотностью, да и сам граф слыл великим знатоком официальной стилистики.

"…Во исполнение сего, — читал император, — а равно приемля в уважение отличные сведения и способности монаха Иакинфа, осмеливаюсь испрашивать ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕГО повеления выдавать ему ежегодно жалования по тысяче двести рублей и сверх того по триста рублей на ученые пособия, доколе он будет упражняться в переводах важнейших китайских книг, или в других общеполезных изданиях. Ежели представление сие удостоится МОНАРШЕГО соизволения, то означенные деньги — тысячу пятьсот рублей выдавать ему за весь текущий год из сумм Министерства иностранных дел, на Азиатских посланцев положенных; а на будущее время отнести в общую смету по сему министерству, к отделу из сумм Главного казначейства".

— Не много ль, граф, испрашиваешь? — спросил государь. — Помнится, князь Мещерский докладывал мне мнение митрополита Серафима о шестистах рублях.

Николай был бережлив и даже, пожалуй, скуповат в расходовании государственной копейки. Его царствование было временем величайшей за всю историю России централизации. Ни один хоть сколько-нибудь серьезный вопрос не решался минуя государя. Его величество охотно погружался в административные мелочи, и в отличие от покойного брата, который имел склонность отстраняться от принятия ответственных решений, все привык решать сам.