Пётр Вершигора - Люди с чистой совестью

Вначале немцы, очевидно, не придавали этому большого значения. И только через месяц, когда вновь образованный партизанский край дал себя чувствовать, гитлеровцы опомнились и стали принимать меры. Но было уже поздно.

Партизанский край, о котором мечтал Руднев, был уже создан.

Почти два года спустя, когда войска Красной Армии, заняв Житомир, захватили архивы житомирского гестапо, я в них разыскал материалы суда над лельчицкими властями. Судили гебитскомиссара, начальника жандармерии и многих других. Некоторых из них присудили к смертной казни, других вообще судили посмертно. Но, как говорит народ, «не помогли мертвому припарки».

Расправившись с немцами в Лельчицах, мы разместились юго–западнее — в селах Глушкевичи, Прибыловичи, Копище.

В Глушкевичах стал штаб и первый батальон, в Копищах — второй и третий, в Прибыловичах — четвертый батальон.

Мы стояли там около месяца. Здесь впервые я познакомился с народом, о котором знал только понаслышке. Это о них, о «полещуках», создавала свои чудесные произведения Леся Украинка. Разговаривая со стариками, глядя на танцы молодых девчат, я рисовал себе образы Левка, Килины из ее пьесы «Лiсова пiсня», и если бы немцы немного больше интересовались поэзией народа, который они задумали поработить, им бы чудилось по ночам: из Пинских болот Полесья на них подымается леший в мадьярской длинной шубе до пят, с козлиной бородкой, с автоматом в руках, и имя ему — Ковпак. Не берут его ни пули, ни железо, а он хватает немцев костистыми руками за горло, и они в ужасе испускают дух.

Руднев на стоянке ежедневно посещал раненых, следил за их лечением, ободрял участливым словом. Он регулярно читал им сводки Совинформбюро, принимаемые ежедневно нашими радистами.

Как–то мы вместе зашли к тяжело раненной в бою за Лельчицы Нине Созиной. Семнадцатилетняя автоматчица лежала бледная, стараясь стоном не выдать боли.

Я живо вспомнил наш разговор на марше, когда она рассказывала, как пришла в отряд мстить немцам за зверски убитого отца.

Руднев осторожно присел на край кровати и взял девушку за руку. Она открыла глаза.

— Товарищ комиссар… — тихо прошептали ее губы.

Семен Васильевич вынул из бокового кармана гимнастерки радиограмму и прочел ее вслух. Это было поздравление. Правительство наградило Нину орденом Красного Знамени.

Девушка закрыла глаза, длинные ресницы тенью упали на щеки. Затем снова открыла их и улыбнулась комиссару.

— Спасибо, товарищ комиссар!

— На здоровье, — тихо проговорил Руднев.

— И еще раз спасибо, — прошептала Нина. — Теперь я обязательно поправлюсь.

— Обязательно, — ответили мы.

Как–то еще в Глушкевичах, не обращая внимания на протесты часового, в штабную хату ворвалась белорусская дивчина. Из–под огромного теплого платка выглядывали лишь посиневший от холода нос да две ярко–красные помидорины щек. Смышленые глаза светились удалью. Домотканая юбка, подоткнутая к поясу на манер широких казацких штанов, делала ее похожей на юнца. На ногах — лапти. Цветные полотняные онучи вымазаны грязью.

Она сразу, с места в карьер, обратилась к комиссару:

— В отряд приймешь, старшой?

Руднев вскинул на нее черным глазом.

— Ошиблась, милая. Самого старшего тут по бороде определяй, — улыбнулся он, подмигнув мне.

Девушка доверчиво оглядела присутствующих.

Шагнув вперед, она шлепнула лаптями.

— Примай в отряд!

После многих ночей марша и лельчицкого боя мы впервые хорошо выспались, и настроение у нас было поэтому веселое. Штаб еще не начал обычной будничной работы и пока больше походил на собрание друзей.

«Почему бы и не разыграть ее?»

Хмурясь, спрашиваю дивчину:

— А зачем тебе отряд понадобился?

Она недружелюбно оглядывает меня. Но на вопросы отвечает четко, немного с холодком. Только долго сдерживаться, видно, не в ее натуре. Первых нескольких фраз, по ее мнению, достаточно. Видимо, считая себя уже партизанкой, она круто берет инициативу разговора в свои руки. Теперь уже она задает мне вопросы:

— Ты мне вот что скажи, раз ты старшой: на Туров пойдете?

— Какой Туров?

— Город главный. На Прыпяце!

— Зачем?

— Немца бить! Хэ, партизанчики вы мои милые… Туров — городишко княжецкой…

Развязав платок и откинув его на плечи, сжав яростно кулаки, она продолжает на манер старинной думы:

— Туров–городок на Прыпяце стоит. Полонили его вражьи германы… и полицай–и–и…

Базыма задумчиво переводит взгляд на меня.