Ночью над Серетом поднимались туманы, и в топоте конских копыт нам слышались атаки казацких полков и мощное «Ура!» русской пехоты.
Тернопольская Подолия уже осталась позади. Еще переход, и мы зацепимся за кромку лесного массива. Степное море словно хлестнуло прибоем и отпрянуло назад, оставив прогалины–лужицы полей среди лесочков и рощиц.
Нас волновала близость границы, она должна была проходить где–то недалеко. Но посылать в дальнюю разведку не хотелось: жаль было потерять хлопцев, лучших, самоотверженных бойцов. Да и устали они. Сразу после марша идти в далекую разведку им не под силу. А где–то здесь вблизи (мы чуяли ее нюхом) - граница. Карты с отметкой на ней старого австро–венгерского кордона у нас не было. Проходили же мы сейчас километров на полтораста западнее Збруча. Ориентировались по памяти: здесь должна заворачивать граница на Берестечко и Дубно.
Но случилось то, чего мы больше всего опасались: мы напоролись на кордон в конце ночного марша, почти на рассвете. Справа и слева, словно тревожная дробь барабана, раздалось по три условных выстрела. Они передались дальше, к следующей паре часовых: через несколько секунд третья пара отозвалась еле слышным сигналом. Дорога была перегорожена рвом, похожим на противотанковый, и проволочным заграждением в один кол. Да еще «ежи» на дороге. «Ежи» полетели в канаву. Мы вышли на север. Пока мы проскакивали через границу, сигнальные выстрелы, должно быть, дошли до условного пункта. Сейчас по проводам в эфире понеслось, должно быть, во Львов и Краков (а может быть, и в Берлин) сообщение о нас.
— Усатый, прибавь шагу!
— Теперь ничего. Теперь мы на нашей территории, — подкручивая ус, подмигнул мне легкомысленно Ленкин.
Уже ночь отходила на запад. До восхода солнца оставалось полчаса. Усатое лицо Ленкина розовело справа от далекой ранней зари. Еще 20–30 минут, и в воздухе появится разведчик. А леса все нет. Кругом изрезанная лощинами степь. И в этой степи нам совсем ни к чему встретиться с немецкими самолетами. Я вспомнил Маняву — первую гору в Карпатах, где нас бомбили «мессеры». Получив ценой выигранных двух боев превосходство, мы можем за один час потерять его.
Очертя голову мы сунулись в ближайшее село. 50–60 хат прилепились на крутом склоне оврага. Степные украинские мазанки, крытые черепицей и жестью, заборы из колючей проволоки старинного образца, и опять линия окопов, осыпавшаяся и поросшая травой. Тут тоже проходила позиционная война наших отцов.
Сердюк, преобразившийся после боя с танками, в эсэсовской петушьей шапке на голове и в офицерской шинели, на прекрасной лошади, с ленточками, вплетенными в гриву, влетел первый и выслушал рапорт старосты села. Тот явно принял нас за немцев. Староста униженно кланялся и пытался поцеловать руку Сердюка. Подмигнув хлопцам, тот благосклонно разрешил ему это. Но терять время нельзя.
— Быстро рассредоточить колонну! Тщательная маскировка! — командовал Вася.
Я поглядел на старосту. Он недоуменно слушал русскую речь. Что–то начинал подозревать. Приставив к нему одного из связных, чтобы не сбежал, я быстро разослал дозорных на выход. Не дать никому выйти из села. Ставка на то, чтобы противник как можно дольше не обнаружил нас. Выиграть хоть полдня. А боя не избежать. Я в этом уверен.
Тихо и медленно тянулся день. Дремали, отдыхая, бойцы. Только когда солнце подошло к зениту, часовой привел ко мне старосту.
— Все к командиру добивается; Я ему уж и под ребро сунул. А он все свое: «Веди до командира, дело секретное», — говорит.
Староста мял шапку и молчал. Напомнил мне Мыколу Струка там, в Карпатах.
— На штыре ока?
Глаза заблестели. Радостно закивал:
— Ага, ага, пане начальнику.
— Я говорил ему: доложи мне. Не буду командира тревожить. А он все свое…
— Ладно, ладно, отойди на минутку.
Часовой отошел.
— Що за секрет?
— Пане начальнику. А как же вы это тут стали? Или нарочно, или как?
— А почему нам здесь не становиться?
— Граница недалечко.
— Знаю.
— Пане начальнику. На границе косоглазые дежурят. А тутай батальон стоит.
— Какой батальон?
— Хорватов. Там рота, здесь — штаб — вон за горбком, видите, церковка.
— Хорватов? Откуда?
— Якогось Павелича чи Недича войско, — Гитлер всяку сволочь сюда посылает.
Быстро прикинул расстояние: до шпиля или до колокольни, торчащей в волнистой степи, не больше трех–четырех километров.
— Вы не думайте, що я так вас лякаю. Или чего, — боронь боже. Я хоч в солдатах и не служив, но всю позицию з самого пятнадцатого году при офицерах состояв. Тут у нас артиллерия на хвартерах стояла. Села не было. Одни землянки. И канониры и позиции закрытые. Дуже файные позиции были.
Читать дальше