Татьяна Андреева - Прощай ХХ век (Память сердца)

Получив некоторый опыт общения с детьми в мамином дворе, Маша, довольно безболезненно, вошла в детский коллектив. Правда поначалу ее удивляли некоторые дети своим шумным и «неправильным» поведением. Привыкнув, она с удовольствием стала участвовать в концертах, которые воспитатели с детьми обычно готовили к праздникам, заниматься рисованием, лепкой, пением и танцами. Однако особенно проявились Машины способности к пению и танцам уже в детском саду УВД, куда нам удалось к моему большому удовольствию перевести ее ровно через год. Радовалась я только потому, что этот садик находился через дорогу от нашего дома. Это значительно облегчило мою многотрудную жизнь. Ближе к шести годам мы определились со школой, куда собирались отдать нашу дочь. Конечно, мы пошли в первую школу с углубленным изучением английского языка. К этому времени проявились Машины способности к иностранным языкам, чему никто не удивлялся, считая, что это у нее наследственное. У нас в то время было несколько ирландских друзей и среди них специалист по продвижению сельскохозяйственной продукции в торговые сети, Дон Кроули, научивший ее нескольким английским фразам, которые она моментально запомнила и выговаривала с хорошим произношением. Он звонил Маше по телефону и задавал ей несколько простых вопросов, а она с важным видом отвечала. Если в этот момент у нас кто-нибудь был в гостях, удивлению и восхищению гостя не было пределов! Естественно, что после таких успехов мы в шесть лет отдали Машу на подготовительный курс в первую школу и ни разу не пожалели об этом. Все двенадцать лет она получала по английскому языку только отличные оценки.

В самом начале перестройки, в 1987 году мы купили дом в деревне. Мы — это мама с моей сестрой Леной и моя семья, которая к тому времени состояла уже из трех человек: моей годовалой дочки Маши, мужа Сергея и меня. Выбор дома я предоставила маме и Сереже, потому что была полностью погружена в заботы о своем долгожданном и милом ребенке. Мои родные выбрали деревню в ста двадцати километрах от Вологды и в двух километрах от трассы, чтобы легче было туда добираться с вещами и припасами. Своей машины у нас никогда не было.

Деревня стояла на солнечном песчаном пригорке окруженная приветливыми цветущими лугами и полями овса. Но главное преимущество этого места составлял лес — сосновые боры, ельники и смешанные леса звали немедленно идти по грибы и по ягоды.

В доме уже давно никто не жил, и внутри он представлял собой печальное зрелище: обвисшие клочья обоев на стенах, большая грязная русская печь, остатки старых чужих вещей. Холодный сырой воздух пропах мышами и плесенью. Снаружи, однако, дом смотрелся довольно бодро — большой пятистенок из крепких бревен на высоком подклетье, где когда-то размещалась домашняя живность: корова, козы, овцы и куры.

Обдуваемый всеми ветрами, дом передними окнами смотрел на дорогу, проходящую посредине деревни, и на общественный колодец, сделанный по-новому из бетонных колец, вкопанных глубоко, поскольку в песке до водоносного слоя добраться трудно. Колодец, центр деревни, был виден из всех домов. Кроме основного своего назначения, он играл еще и информационную роль. По тому, кто пришел за водой, было видно все ли жители деревни сегодня на месте, а может быть, появился кто-то новый, незнакомый.

Первые годы нашей жизни в деревне еще сохранялись остатки колхоза. Весной и летом из центральной усадьбы на поля выезжала бригада механизаторов — они пахали землю, сеяли овес и травы, приезжали на сенокос, а осенью убирали урожай.

Мы, наивные городские жители думали, что нас встретят, ну, если не радостно, то хотя бы спокойно. Как мы ошибались! Первое лето, проведенное в деревне, показало, что нас здесь никто не ждал, что мы — чужаки, городские бездельники. Да, наверное, еще и богатые, раз купили дом, аж за полторы тысячи рублей! «Богатеи» принялись отскребать от старых обоев и грязи свое новое имущество, бросились копать огород и сажать все, что только можно было посадить: кусты, деревья вокруг дома, овощи и цветы.

Деревня постепенно стала для нас почти родной и воспринималась нашими с Леной дочерьми, Машей и Соней (когда Маше исполнилось четыре года, появилась моя замечательная племяшка, Сонька) как малая родина. Жизнь еще теплилась в ней, некоторые люди жили здесь постоянно, а на хутор вблизи вернулись из Череповца бывшие деревенские, выкупившие у сельсовета двухэтажную, старую начальную школу, в которую они сами когда-то ходили. До 60х годов двадцатого века наша деревня была большой — примерно на семьдесят домов, со своей школой, магазином, почтой и даже кладбищем в ближнем лесу.