Марина Скрябина - Память сердца

Мои первые воспоминания восходят к далеким-далеким временам, когда мне не было еще и трех лет. Мой отец покинул этот мир, когда мне было лишь чуть больше четырех, но, к счастью, я сохранила очень отчетливо его образ. Мои первые воспоминания представляют собой разрозненные картины, запечатленные в моей памяти, я сама не знаю почему, ведь они очень далеки от того, чтобы регистрировать события выдающиеся.

Я помню посещения отцом нашей детской. После многочасовой работы в одиночестве, в своем кабинете, он любил окунуться в радостный и беззаботный мир троих своих детей. Ариадна, очень хорошо осознающая свои преимущества старшей, часто говорила нам по любому поводу: «Вы еще слишком маленькие, чтобы это понимать». Однако, что касается моего брата Юлиана, то понимая его исключительность, Ариадна вскорости стала относиться к нему, как к равному, тогда как я все еще оставалась «малышкой».

Отец придумал для нас всех ласковые имена. Ариадна была «Стрекоза». Ей это очень подходило, хотя я не могу объяснить, почему именно. Была ли причиной живость и возбужденность, которые делали ее похожей на прекрасное насекомое с блестящими голубыми крылышками, танцующее над водой в летние дни?

Юлиан был «Шарик». Его частенько видели бегающим, прыгающим, скачущим. Общительная его веселость прекращала споры и была в радость всем окружающим.

Наконец, я — малышка, не могла называться никак иначе, как «Куколка». Миниатюрная, наряженная в крахмальное платьице с английской вышивкой, я должна была, в самом деле, походить на эту игрушку, тем более что, привыкшая к своей роли быть самой младшей, я легко приноравливалась к требованиям взрослых и любила, когда меня брали на руки и ласкали. Как только отец входил в детскую, я сразу протягивала руки, чтобы он посадил меня к себе на плечи; я не была тяжелой и сразу же, оказавшись на высоте, обозревала с нее обоих «старших».

Этот обычай забираться на отцовские плечи — причина единственной ошибки моей памяти, касающейся его внешности: он мне запомнился очень высоким, тогда как, на самом деле, он был среднего роста. Естественно, отец являлся нам личностью немного загадочной. Когда он уединялся подолгу в своем кабинете, нам запрещали бегать по коридору, разговаривать, короче говоря, устраивать шум в соседстве с этим сверхсвященным местом. К счастью, коридор был длинный, так что в детской можно было смеяться и кричать сколько душе угодно и с полной свободой предаваться самым невероятным и замечательным играм.

Нужно сказать несколько слов о моей бабушке по материнской линии, Марии Александровне де Шлёцер (урожденной Боти), которая тоже была женщиной незаурядной. Бельгийка по происхождению, воспитанная в замкнутом круге богатой буржуазной семьи, она вышла замуж за русского, Федора де Шлёцера, который увез ее в Россию, страну, настолько отличающуюся от ее родины, что и представить себе невозможно. Далекая от того, чтобы чувствовать себя чужой и критиковать все вокруг, она не только освоилась за несколько месяцев в своих владениях, но взяв в свои руки управление домашним хозяйством Скрябиных, повела его энергично и со знанием дела. Она глубоко полюбила Россию.

Бабушка ценила русскую кухню и наша кухарка принимала ее советы, несмотря на ее русский язык, довольно приблизительный, но достаточный, чтобы ее понимали. Все домашние дружески подтрунивали над ней, так как склоняя, она употребляла падежи наугад и шанс «попасть в точку» был очень незначительным.

Это благодаря ей, мы, все трое, одинаково владели русским и французским, что нам в огромной степени помогло ассимилироваться во Франции, когда мы с Ариадной эмигрировали в эту страну. По вечерам бабушка нам читала вслух и это нас завораживало. Жюль Верн, чьи романы мы страстно любили, Киплинг, Диккенс и другие авторы составляли блаженство этих вечера. Как сейчас я слышу наши крики и мольбы о продлении чтения на «пятнадцать минуточек», когда мама, входя в столовую, произносила роковое: «Дети! В постель!» Конечно же это происходило в самый волнующий момент повествования.

Родители были рады нашей любви к чтению, и при каждом удобном случае, дарили нам красивые иллюстрированные книги, так что очень скоро мы стали обладателями замечательной французско-русской библиотеки. Ах! Красивые тома в красных бархатных с золотом переплетах, иллюстрированные гравюрами, над которыми можно было подолгу мечтать! Наша библиотека находилась в рабочем кабинете отца. К сожалению, когда я вернулась в Москву, я ее не нашла в музее. Она исчезла и это причинило мне сильную боль.